18 октября 2024Литература

Чтение на 15 минут: «От Бунина до Бродского. Русская литературная нобелиана»

Чем на самом деле является Нобелевская премия по литературе? Признанием высоких художественных качеств произведения, отражением исторического запроса или частью политической конъюнктуры? В издательстве «Бослен» вышла книга Гаянэ Степанян «От Бунина до Бродского. Русская литературная нобелиана». Мы публикуем отрывок — о Бунине и его конкурентах в борьбе за Нобеля в 1920–30-х годах

Возможность присудить Нобелевскую премию русскому писателю активно обсуждалась с 1922 года. Литературный журнал Mercure de France 1 октября опубликовал статью «Кому дать Нобелевскую премию?». В ней утверждалось, что русскую литературу необходимо отметить:

«Литературы почти всех народов мира удостоены Нобелевской премии, за исключением той, что считается одной из самых великих и обильных — русской, давшей миру таких гениев, как Гоголь, Толстой, Достоевский. Правда, самая первая премия по литературе 1901 года была предложена графу Льву Толстому, но он от нее решительно отказался. Русские ученые дважды удостоились Нобелевской премии: знаменитый физиолог Иван Павлов в 1904 году, а профессор Мечников в 1908 году поделил премию со знаменитым немецким профессором Эрлихом. Но еще ни один русский писатель не получил Нобелевскую премию. Поэтому во многих литературных кругах Франции и Германии предлагают, чтобы в этом году Нобелевская премия была присуждена одному или нескольким русским писателям»  Цит. по: А. Ф. Строев. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции в 1933 г. // Литературный факт. № 2 (16). 2020..

Авторы статьи рассматривали Нобелевскую премию как акт и политической, и гуманитарной поддержки:

«Нынешняя ситуация русских писателей плачевна. Огромное большинство, не в силах ни жить, ни паче того работать в больше­вистском аду, уехало и ведет бродячую эмигрантскую жизнь в Германии, Франции, Англии, Чехословакии и славянских странах, с трудом зарабатывая на хлеб насущный, утратив надежду. Те, кто остались в России, терпят тяжелейшие лишения в коммунистическом раю, где все умирают с голода, за исключением крупных советских функционеров, спекулянтов, торгашей и чекистов. В этой плачевной ситуации находятся не только безвестные литераторы, но и великие писатели, чьи произведения переведены на многие языки и вызывают всеобщее восхищение. Нобелевская премия, данная русской литературе, может помочь многим нуждающимся»  Там же..

Запрос на русскую литературу оказался под огромным идеологическим влия­нием: среди номинантов и номинаторов Нобелевской премии в промежуток между 1918 и 1933 годом Горький стал единственным гражданином СССР  Горький покинул СССР 16 октября 1921 года. Слово «эмиграция» относительно него не использовалось. Окончательно вернулся в СССР он только в 1933-м..

3 января 1923 года французский писатель Ромен Роллан (лауреат Нобелевской премии по литературе 1915 года) номинировал одновременно Константина Бальмонта, которого эксперты отвергли, Ивана Бунина и Максима Горького. Горького в общей сложности выдвигали четыре раза, ровно каждые пять лет: в 1918 году, 1923-м (номинировал Ромен Роллан), 1928-м (номинировал профессор славянских языков Сигурд Агрелл, лауреат Нобелевской премии по литературе Вернер фон Хейденстам и профессор Тур Хедберг) и 1933-м (снова Агрелл).

Случай с Горьким — из тех, когда Шведской академии пришлось выбирать между своими политическими предпочтениями и талантом номинанта. Александра Михайловна Коллонтай, посланник СССР в Стокгольме, так комментирует атмосферу, царившую в академии: «Царскую Россию шведы не любили, но зато шведская знать — помещичья, феодальные бароны — „уважали“ Россию за „крепкий консерватизм“ и абсолютизм. Советский Союз в Швеции не знают, не понимают и безумно боятся большевизма»  А. М. Коллонтай. Дипломатические дневники. 1922–1940. Т. 1. Запись от 09.05.1930. М., 2001. .

Отношение к кандидатуре Горького от номинации к номинации менялось. В 1918 и 1923 годах члены комитета, признавая одаренность кандидата, сочли, что многие произведения еще сырые. В 1928-м это мнение изменилось благодаря экспертному заключению слависта Антона Карлгрена, высоко оценившего повесть «Детство» и пьесу «На дне» и подчеркнувшего, что в этих произведениях фигура Горького приобретает «совершенно иной формат по сравнению с прежними временами и вызывает иное отношение и иные симпатии, тогда как его политическое лицо остается неясным»  Цит. по: А. Блох. Советский Союз в интерьере Нобелевских премий. Факты. Документы. Размышления. Комментарии. М., 2005..

В 1928 году в Нобелевском комитете за Горького проголосовали Эрик Карл­фельдт и Андерс Эстерлинг, но прочие три голоса достались писательнице Сигрид Ундсет. Один из членов академии, Пер Халльстрём, объяснял свое решение так, что лично для него не имеет значения, «был ли или является сейчас Горький большевиком»  Там же., но мировая общественность, ориентирую­щаяся на решения Нобелевского комитета как на мерило художественного вкуса, интерпретирует награждение Горького как высокую оценку всего его творчества, а не отдельных его произведений.

Ходили слухи о номинациях Горького в 1931 и 1932 годах, на которые опира­лась А. М. Коллонтай в своих донесениях и частных беседах, но они оказались безосновательны: Горького в эти годы не выдвигали. Примечательны ее записи, характеризующие атмосферу вокруг нобелевской интриги. Так, в своем дневнике она записала в декабре 1931-го:

«Была на торжественном заседании по раздаче премий Нобеля в научной области и по художественной литературе. Встретила Трюгера… Говорила долго с испанским посланником Педро Гарсия Кондэ… В разговоре с Кондэ и немецким посланником (немцы получили обе научные премии) Кондэ высказал мысль, что по мировой славе Горький является первым кандидатом на премию по художественной литературе, и удивился, что Горький ее до сих пор не получил»  Там же..

В 1932 году премию присудили английскому писателю Джону Голсуорси, Горького даже не номинировали — а только призывали номинировать в прессе. По поводу награждения Голсуорси Коллонтай написала 15 ноября 1932 года члену коллегии НКИД СССР  Народный комиссариат иностранных дел СССР. Борису Стомонякову:

«…эти недели в Стокгольме проходят под знаком уже реального сближения Швеции с Англией. Комиссия по переговорам для обновления торгдоговора или замене прежнего новым уже недели две как выехала в Англию… Нобелевская премия в этом году по линии литературной будет присуждена Гальсворфи (Англия). Одно время погова­ривали о Горьком  Коллонтай ошиблась. Кандидатуру Горького не рассматривали в 1932 году.. Враждебные нам круги выдвигали Мережковского. Мне пришлось кое с кем поговорить по этому поводу и указать через дружески к нам расположенных профессоров, что эта кандидатура „политически не прилична“ по отношению нас и что эсдековский кабинет не может не понимать этого.

По поводу представления Нобелевской премии Гальсворфи многие левые общественные деятели и литераторы выступили в печати с протестом, считая премию более заслуженной Горьким. Но в этом случае роль сыграли англофильские настроения… Не подлежит сомнению, что шведская буржуазная пресса ориентируется на английское сближение и усиленно подготовляет общественное мнение в этом духе»  Цит. по: А. Блох. Советский Союз в интерьере Нобелевских премий. Факты. Документы. Размышления. Комментарии. М., 2005..

Группа шведских писателей откликнулась на решение Шведской академии такой телеграммой Горькому: «Мы, шведские писатели, тщетно призывавшие Шведскую академию признать Вас достойным того почета, который, как считается, дает Нобелевская премия, шлем сегодня великому поэту России и рабочего класса наше горячее и почтительное приветствие»  Там же.. Под телеграммой подписался 21 человек, среди них — два будущих нобелевских лауреата по литературе Эйвинд Юнсон и Харри Мартинсон, будущие члены Шведской академии Гуннар Экелёф и Артур Лундквист, наиболее почитаемые из шведских прозаиков ХХ века Вильхельм Муберг и Ивар Лу-Юханссон.

В следующем же, 1933 году Горький был номинирован, но премию получил Иван Бунин, что также вызвало неоднозначную реакцию. Например, Цветаева сожалела о том, что награду получил не Горький:

«Премия Нобеля. 26-го буду сидеть на эстраде и чествовать Бунина [Чествование И. А. Бунина русскими организациями по случаю присуждения ему Нобелевской премии по лите­ратуре в Париже 26 ноября 1933 года]. Уклониться — изъявить протест. Я не про­тестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее — Горький. <…> Впрочем, третий кандидат был Мережковский, и он также несомненно больше заслуживает Нобеля, чем Бунин, ибо, если Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи, то Мережковский — эпоха конца эпохи, и влияние его и в России, и за границей несоизмеримо с Буниным, у которого никакого, вчистую, влияния ни там, ни здесь не было. А посл[едние] новости, сравнивавшие его стиль с толстовским (точно дело в „стиле“, т. е. пере, которым пишешь!), сравнивая в ущерб Толстому — просто позорны. Обо всем этом, конечно, приходится молчать. Мережковский и Гиппиус — в ярости. М. б. единственное, за жизнь, простое чувство у этой сложной пары»  Цветаева М. И. — Тесковой А. А. 24 ноября 1933 года..

Мысль о политической ангажированности Нобелевского комитета прозвучала и в «Литературной газете» за 1933 год:

«В противовес кандидатуре Горького, которую никто никогда и не выдвигал, да и не мог в буржуазных условиях выдвинуть, белогвардейский Олимп выдвинул и всячески отстаивал канди­датуру матерого волка контрреволюции Бунина, чье творчество, особенно последнего времени, насыщенное мотивами смерти, распада, обреченности в обстановке катастрофического мирового кризиса, пришлось, очевидно, ко двору шведских академических старцев»  Цит. по: А. Блох. Советский Союз в интерьере Нобелевских премий. Факты. Документы. Размышления. Комментарии. М., 2005..

Второй серьезный конкурент Бунина — писатель, поэт, эссеист Дмитрий Сергеевич Мережковский. Впервые его кандидатуру выдвинул академик, специалист по истории русской литературы Нестор Котляревский в 1914 году, вероятно, в связи с выходом 24-томного издания Мережковского, а потом до 1930-го его никто не номинировал. С 1930-го по 1937-й его номинировали ежегодно. Неизменным номинатором был славист из Лундского университета С. Агрелл, который до 1933 года выдвигал Мережковского вместе с Буниным, а после награждения Бунина, вплоть до своей смерти в 1937-м, продолжал выдвигать Мережковского.

Мережковский был известен в Европе. Его трилогию «Христос и Антихрист» перевели на французский язык сразу после издания на русском, и она поль­зовалась популярностью у европейских читателей. Европейские издатели пытались интерпретировать творчество Мережковского как продолжение традиции Генрика Сенкевича, награжденного в 1905-м. А в 1903-м Мереж­ковский издал книгу «Толстой и Достоевский» и благодаря ей предстал в глазах французских читателей как духовный восприемник русских писателей, известных на Западе.

О высоких шансах Мережковского на премию свидетельствует и тот факт, что французские газетчики взяли у него интервью в 1932 году, за неделю до объяв­ления лауреата  В тот год лауреатом стал Джон Голсуорси..

Есть вероятность, что Нобелевский комитет так и не присудил премию Мережковскому из-за того, что тот переусердствовал в создании репутации писателя-пророка: «То всерьез, то саркастически журналисты утверждали, что в 1910 году он предсказал русскую революцию, а в 1933-м — новую мировую войну…»  А. Ф. Строев. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции в 1933 г. // Литературный факт. № 2 (16). 2020.

Помимо Бальмонта, Бунина, Горького и Мережковского, на Нобелевскую премию по литературе в 20–30-е годы ХХ века номинировали белогвардейского генерала Петра Николаевича Краснова, а также писателей Ивана Сергеевича Шмелева и Марка Александровича Алданова. 

П. Н. Краснов, хоть и известен как военный, занимался литературой и публи­цистикой. В 1926 году его выдвинул известный филолог и славист Владимир Францев. Но больше имя Краснова в связи с Нобелевской премией нигде не появилось.

Писатель и православный мыслитель И. С. Шмелев, эмигрировавший из России, становился номинантом в 1931 и 1932 годах. Его творчеством восхищался немецкий писатель Томас Манн: он выдвинул Шмелева на Нобе­левскую премию в 1931-м  В том году Манн выдвинул не только Шмелева, но и Германа Гессе.. В сопроводительном письме было написано:

«Я счел возможным также предположить, что если комитету может быть угодно когда-нибудь присудить премию русскому писателю, то в этом случае мне хотелось бы назвать имя Ивана Шмелева. То политическое обстоятельство, что он принадлежит к парижским эмигрантам как решительный противник большевизма, можно оставить в стороне или учесть в том, по крайней мере, смысле, что он живет во французской столице в большой нужде. Его литера­турные заслуги, по моему убеждению, столь значительны, что он предстает достойным кандидатом на присуждение премии. Из его произведений, которые произвели сильнейшее впечатление на меня и, смею думать, на мировую читающую публику, назову роман „Человек из ресторана“ и потрясающую поэму „Солнце мертвых“, в которой Шмелев выразил свое восприятие революции. Но и ранние его новеллы, написанные до катастрофы (например, „Неупиваемая чаша“ и „Любовь в Крыму“), достойны пера Тургенева и определенным образом свидетельствуют в его пользу»  Цит. по: Т. Марченко. Русская литература в зеркале Нобелевской премии. М., 2017..

К этому времени Шмелев был уже известен не только среди русскоговорящих читателей, но и зарубежной образованной публике. К январю 1931 года вышло 28 изданий его произведений на 12 языках и готовились новые.

В тот же год на премию выдвигались Мережковский и Бунин. Шмелев решил побороться за звание нобелевского лауреата, хотя и не очень верил в успех. Он отправил четыре книги своих произведений и письмо в Швецию профес­сору Лундского университета, слависту С. Агреллу, который ранее представлял к Нобелевской премии Бунина и Мережковского. Агрелл не ответил. Также Шмелев отослал книгу и письмо Сельме Лагерлёф, лауреату Нобелевской премии 1909 года, которая тоже горячо восхищалась «Солнцем мертвых», но его кандидатуру на Нобелевскую премию она не поддержала  Подробнее о переписке С. Лагерлёф и И. С. Шмелева см.: Т. В. Марченко. Русская литература в зеркале Нобелевской премии. М., 2017..

Шмелев написал письмо своему хорошему знакомому — профессору и ректору Лейденского университета Николасу ван Вейку, который ценил писателя настолько, что включил его произведения в учебную программу Лейденского и Амстердамского университетов. Ван Вейк выразил сожаление по поводу того, что Шмелева нет в списке номинантов; свое письмо он направил в 1931 году, только в феврале, поэтому рассматривать кандидатуру решили в 1932-м. Шмелева поддержал и его друг, православный философ Иван Ильин.

Несмотря на то что в 1931 году премию не получил ни один из русских писа­те­лей, отношения между Шмелевым и Буниным ухудшились. Об этом косвенно свидетельствует такая запись в «Грасском дневнике» Галины Кузнецовой, возлюбленной Бунина: «Уверена, что Шмелев, который разводит о ней такую патоку, если бы хоть раз вздумал перечесть Чехова, постеснялся бы потом взяться за перо. Его потонувшая в блинах, пирогах Россия — ужасна»  Г. Н. Кузнецова. Грасский дневник. Вашингтон, 1967..

Заметным номинантом на Нобелевскую премию стал М. А. Алданов — прозаик, публицист, создатель нового типа исторического романа, эмигрировавший из России после того, как власть захватили большевики. По воспоминаниям современников, Алданов был одним из самых известных писателей-эмигрантов не только среди русскоязычных, но и среди иностранных читателей. Ни один из русских писателей не был номинирован столько раз, сколько Алданов — с 1938 по 1957 год 13 раз: девять раз его номинировал сам Бунин, четыре раза
публицист Самсон Соловейчик.

Именно Алданов хлопотал о выдвижении на премию Бунина, и последний, получив ее, стал хлопотать об Алданове. Инициатива исходила от самого Бунина. Алданов написал ему по этому поводу: «Я никогда не просил бы, если бы вы сами это первый не сделали»  Цит. по: Т. Марченко. Русская литература в зеркале Нобелевской премии. М., 2017..

Выдвигая Алданова на премию в первый раз, Бунин удивительно лако­ничен. Он лишь просит за коллегу по цеху, не раскрывая ни его личности, ни твор­чества, вероятно, полагая, что его просьбы и в таком виде достаточно: «Господа академики, имею честь предложить вам кандидатуру господина Марка Алданова (Ландау) на Нобелевскую премию 1938 года. Примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении»  Там же..

Правда, через пару дней после этого письма — видимо, с подачи самого Алданова — Бунин дослал в академию приложение на 16 страницах, в котором составил краткую биографию номинанта, подчеркивая его либеральные взгляды, не позволившие остаться в России, а также список произведений. Он даже приложил англоязычную справку из «Британской энциклопедии», в которой Алданов был назван литературным наследником Достоевского и Толстого.

Рецензент Алданова, славист Карлгрен, в разные годы выдвижения писателя в своих отзывах, с одной стороны, давал высокую оценку писательскому мастерству, с другой — каждый раз настаивал на том, что проза Алданова имеет только периферийное значение для эмигрантской среды. Вероятно, по этой причине Алданов так и не стал нобелевским лауреатом.