7 книг об анархизме
Князь Кропоткин, граф Толстой и другие авторы, чьи работы помогут разобраться, что такое настоящий анархизм, — для тех, кто совсем ничего об этом не знает
Самый важный раскол XX века проходил не между левыми и правыми, а между этатистами, желавшими решить все проблемы человеческого общежития путем расширения государственных полномочий, и анархистами, мечтавшими государство отменить. Сейчас похоже, что побеждают первые, — и это повод вчитаться во вторых. Другой повод — гордость за родную культуру: если были в России политические философы, которых до сих пор цитируют по всему миру, то это Бакунин и Кропоткин.
Михаил Бакунин. «Государственность и анархия. Борьба двух партий в Интернациональном обществе рабочих» (1873)
Михаил Бакунин — самый влиятельный русский философ, по меньшей мере за пределами России. Поколения анархистов по всему миру читали его книги и вдохновлялись приключениями: он участвовал в нескольких восстаниях, дважды был приговорен к смертной казни, один раз сбежал из Сибири, совершив почти полное кругосветное путешествие. «Государственность и анархия» — один из немногих его текстов, написанных
«С какой точки зрения ни смотри на этот вопрос, все приходишь к тому же самому печальному результату: к управлению огромного большинства народных масс привилегированным меньшинством. Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые… будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом».
Бакунин всю жизнь повторял, что всякое государство, пусть даже построенное на лучших принципах, есть только инструмент подавления и насилия. Больше всего он боялся власти ученых и философов — популярного и поныне политического идеала, воспетого Платоном.
Петр Кропоткин. «Взаимопомощь как фактор эволюции» / «Mutual Aid: A Factor of Evolution» (1902)
Князь Кропоткин был известным ученым, географом, геологом и биологом, участником многих экспедиций, и его вышедшая на английском языке книга проходила по департаменту естественных наук — но зачитывались ею революционеры. Особенно двумя последними главами, посвященными взаимопомощи у человека, которые представляют собой убедительное изложение важного анархистского принципа: дай людям свободу, и они будут творить добро, а не зло. Точно так же, как последователи Дарвина видят внутривидовую борьбу, но не видят повсеместного альтруизма у животных, писал князь, люди не замечают способности к кооперации в самих себе. Государство нужно для того, чтобы не дать людям друг друга перебить, говорят они, но дело обстоит с точностью до наоборот. Человек непрестанно создает организации для взаимовыручки и кооперации (свободные гильдии, деревенские общины, профсоюзы), а государство, желающее иметь монополию на общественную деятельность, ему мешает и ставит его альтруизм вне закона. Властители не дают людям проявить свои лучшие, а не худшие качества.
Лев Толстой. «Об общественном движении в России» (1905)
Качество государственного управления в России всегда оставляло желать лучшего, поэтому на практике не всегда было просто отличить анархиста от любого другого человека доброй воли. В небольшой статье Толстого, написанной через несколько дней после Кровавого воскресенья, описан самый важный признак мирянина:
«Некоторые люди, видя всё то зло, которое совершает в настоящее время русское, особенно жестокое, грубое, глупое и лживое правительство, думают, что происходит это оттого, что русское правительство не так устроено, как они думают, что оно должно бы было быть устроено, — по образцу других существующих правительств…»
Но любое правительство плохо, и совсем не только тогда, когда берет взятки или подавляет политические свободы. Расстрел рабочих в Петербурге, справедливо заметил Толстой, куда меньшее преступление, чем Русско-японская или Англо-бурская войны, но сколь многие, из уважения к своим правительствам, готовы были с ними смириться. Статья его актуальна до сих пор: настоящий анархист ненавидит в первую очередь насилие, тем более — масштабное насилие.
Джордж Оруэлл. «Памяти Каталонии» / «Homage to Catalonia» (1938)
В Испании еще в середине XIX века начали печатать первую анархистскую газету, и вплоть до Гражданской войны 1936–1939 годов там было самое успешное и массовое анархистское движение, о котором написано много книг. Движение это закончилось трагически и было разгромлено коммунистами (а вовсе не генералом Франко, как можно было бы предположить). Когда Оруэлл приехал добровольцем воевать в Испанию, он случайно попал в отряд к анархистам, повоевал несколько месяцев, а затем наблюдал, как вчерашние союзники-коммунисты сажают в тюрьму его товарищей — под давлением сталинского СССР. Никакой большой идеологии в его книжке нет, да и героизма не слишком много: это просто грустная история поражения, после которого стало очевидно, что истинный анархизм и коммунизм несовместимы.
Роберт Нозик. «Анархия, государство и утопия» / «Anarchy, State, and Utopia» (1974)
Исторически большинство людей, называвших себя анархистами, разделяли левые идеи и боролись не только против власти, но и против института частной собственности. Во второй половине XX века слово «анархия» стали всерьез использовать и защитники капитализма, в том числе Роберт Нозик. Самая влиятельная за последние сто лет книга в защиту анархии замечательна тем, что убеждает анархистов согласиться хотя бы на минимальное государство — «ночного сторожа», который защищает дома от грабителей, но не имеет никаких других полномочий. Такое государство, считает автор, — это, во-первых, самое большое, что можно построить, не нарушая прав человека, а во-вторых, теоретически достижимый политический идеал. И хотя для некоторых анархистов даже «ночной сторож» — перебор, с точки зрения далеких от анархизма людей, политическая философия Нозика — опасный радикализм и гарантия неизбежного хаоса. В этом смысле он, конечно, настоящий анархист.
John A. Simmons. «Moral Principles and Political Obligations» (1981)
Впервые тема философского анархизма была поднята в диалоге Платона «Критон». Этот спор анархизм проиграл вчистую: Сократ отказался бежать из Афин и подчинился несправедливому приговору суда, велевшего ему выпить цикуту. С тех пор прошло много времени, и вопрос о том, должен ли человек подчиняться государственным установлениям (есть ли у него «политические обязательства») обсуждается в наши дни не менее горячо, чем во времена Сократа. Джон Симмонс написал самую убедительную книгу о том, что никаких специальных политических обязательств у нас нет — точнее, все аргументы в пользу обратного не выдерживают критики. Этот академический текст написан так чисто и ясно, что его вполне можно использовать в качестве популярной литературы. И если большинство читателей заранее согласятся с тем, что Сократ не обязан был пить яд, то после книги Симмонса (к сожалению, пока не переведенной на русский язык) многие согласятся и с тем, что если есть причины соблюдать человеческие законы, то они не имеют отношения к нравственным принципам. А это большой шаг по направлению к анархизму.
James C. Scott. «The Art of Not Being Governed: An Anarchist History of Upland Southeast Asia» (2009) Русский перевод книги Джеймса Скотта в ближайшие месяцы выйдет в «Новом издательстве».
Американский антрополог Джеймс Скотт уже долго работает над тем, чтобы сделать из анархизма исследовательскую программу. Великая Китайская стена, считает Скотт, была нужна не только китайскому государству, которое она оберегала от варваров, но и варварам, которых стена защищала от сборщиков податей. Любое правительство хочет от подданных только двух вещей — отобрать урожай или набрать рекрутов, поэтому тысячелетиями люди бежали в места, лишенные государственной власти. Именно этот центробежный импульс столетиями определял уклад в горных районах Юго-Восточной Азии, которым посвящена его последняя книга. Жители этих мест, считает Скотт, намеренно отказались от эффективных сельскохозяйственных культур вроде риса, который растет на специальных полях по известному циклу, ради клубней, которые можно растить где угодно и собирать когда вздумается. Может быть, они менее питательны, зато гораздо труднее прийти и забрать их без согласия хозяина. Те, кто выбирал свободу, предпочитали вести бесписьменный образ жизни, потому что любой текст — это инструмент государственного учета, выгодный мытарям, а не простым людям. Непопадание в письменную историю, доказывает Скотт, — свидетельство успеха, поэтому о самых удачливых жителях земли мы почти ничего не знаем. Если может быть по-настоящему анархистская реинтерпретация мирового исторического процесса, то вот она. «Искусство быть неподвластным» наследует в этом смысле «Войне и миру»: государства не только не творят историю, как написал Толстой, но даже не являются ее интересной частью.
