Павлин
В первых веках нашей эры считали: павлинье мясо настолько жесткое, что не подвергается тлению. Святой Августин замечал по этому поводу: «Кто, кроме Господа, создателя всех вещей, наделил плоть мертвого павлина возможностью никогда не разлагаться?» — и сопоставлял это свойство с нетленностью Христа в гробу. Помня об этой метафоре, художники эпохи Возрождения — например, Гирландайо — помещали павлина в сцены «Тайной вечери».
С другой стороны, в еще одном раннехристианском трактате «Физиологус» (
«Павлин расхаживает, с удовольствием глядит сам на себя и потряхивает своим оперением, важничает и высокомерно взирает вокруг себя. Но, если он посмотрит на свои лапы, он гневно вскрикнет, так как они не соответствуют остальному его облику. <…> …когда ты увидишь свои ноги, а именно — свои изъяны, тогда обратись с жалобой к Богу и возненавидь несправедливость… чтобы ты явился перед (Небесным) Женихом оправданным».
В образном мире алхимии павлин с хвостом, переливающимся всеми красками, считался признаком намечающегося превращения низших субстанций в высшие. Впрочем, превращение могло и не случиться: по другим алхимическим версиям, птица символизирует как раз неудачу — яркость оперения обманывает. Это соответствует двойственным представлениям о павлине: он олицетворяет красоту и блеск, однако эти качества могут оказаться лишь внешними, прекрасный фасад, возможно, лишь маскирует внутреннюю пустоту.
Во многих натюрмортах XVII века павлин занимает едва ли не центральное место среди всяческой другой живности (точнее говоря, «мертвости») — художники, стремясь к большей декоративности, не могли пройти мимо такой экзотичной и живописно выигрышной птицы.
Абрам Рейтблат: «Философия — это не наука»
О детстве в военном гарнизоне, тайных кинопоказах и социологии культуры
