Литература

Как переводить книги — рассказывает Виктор Голышев

Переводчик Виктор Голышев рассказывает об облаках смыслов, порядке слов, самых сложных страницах и о том, почему так важно, чтобы герои заговорили в голове у переводчика

РИА «Новости» 

Виктор Голышев — переводчик, преподаватель Литературного института им. Горького, руководитель семинара переводчиков с английского языка, обла­датель множества премий, в том числе премии «Мастер». Автор переводов Иосифа Бродского, Джеймса Джойса, Владимира Набокова, Джорджа Оруэлла, Джерома Д. Сэлинджера, Торнтона Уайлдера, Уильяма Фолкнера и других писа­телей.

О том, как понять тон

Только по ходу дела можно выяснить, как не нужно или как нужно переводить. Это состоит из мелочей, из каких-то крошек. Принципов никаких нету, просто каждый раз у тебя другая задача. Перевод должен быть и точный, и свободный, а если всерьез, то прежде, чем берешься переводить, книжку надо дочитать до конца. Надо понять тон — насколько он драматический или иронический. А по первым страницам это понять нельзя: на первых страницах очень му­чишься, чтобы тон нашелся правильный; первые страницы, пока не въедешь, обычно самые трудные.

О Фолкнере и Хемингуэе

Помню, когда-то мне не хотелось, чтобы в переводе было много дееприча­стных оборотов, но это определяется скорее оригиналом, а не твоим желанием. Не будешь себе такую задачу ставить, когда Фолкнера переводишь: там дай бог просто выпутаться из длинной фразы. Я прочел «Шум и ярость» по-английски. Прочел десять страниц — не понимаю, еще десять страниц — не понимаю. Де­сять или одиннадцать раз прочел начало, потом разобрался в этой петрушке — там времена перепутаны, потому что у Бенджи нет мозгов  Бенджи — Бенджамин Компсон, один из главных героев «Шума и ярости», 33-лет­ний мужчина, страдающий умственным забо­ле­ванием (возможно, олигофренией). От его лица ведется повествование в первой части произведения.. Фолкнер хотел напечатать все это разными красками, потому что знал, что понять будет трудно.

Считается, что у Хемингуэя простые предложения — только подлежащее и сказуемое: «Я пойду на войну», «Ты не пойдешь на войну». На самом деле у него есть длинные и довольно корявые фразы, и очень неудобные, кстати, для перевода. И довольно много юмора — он не то что корявый, а какой-то недопроявленный.

О том, как важно представить картинку

Если переводишь беллетристику, желательно в этот мир как-то влезть, увидеть картинку, участвовать самому в диалоге. Свободу дает только то, что ты сам внутри книжки, но этого не требуется, когда переводишь нон-фикшен: там просто надо соображать, что человек сказал, и заботиться о том, чтобы это было понятно и по-русски. Ты должен участвовать в том, что происходит в книжке. Неважно, как ты эту картинку представляешь, но ты картинку бу­дешь описывать, а не слова. Неважно, как эти люди говорят в голове у авто­ра, — важно, как они у тебя в голове говорят, тогда у тебя появляется свобода.

О технологии

Ты не можешь знать всех слов, в том числе и по-русски. Самое главное, чтобы фраза была по-русски устроена и похожа на оригинал, чтобы не были упущены какие-то мелочи, нюансы. Это все трехкопеечные дела, но из них все и склады­вается. Например, важно, чтобы не рифмовались прилагательные. Некрасиво звучит, если рифма получается, когда ее не должно быть. Она должна быть тогда, когда это нарочно сделано автором — для смеха. В переводе нет всего этого титанического: «Он хотел в этом образе дать то-то и то-то…» — не в этом дело. В переводе есть технология, не техника даже, а именно технология. У нас путают эти понятия, кстати. Поскольку в английском — «технология», то у нас теперь все пишут «технология». Технология — это способ производства, а они имеют в виду технику. И студентам надо объяснить, что это разные слова. Science — это «наука», но у них литературоведение наукой не считается, а у нас считается, и об этом тоже надо рассказать. Повторяю: это все три копейки стоит, но из этого и складывается кошелек.

О порядке слов и облаке смыслов

В русской фразе главное ударное слово — первое или последнее, а то, что между, не так важно, а в английской — постоянный порядок слов (если, конечно, автор нарочно не передает иностранный акцент): подлежащее, сказуемое, прямое дополнение… Если мы по-русски будем так все время писать, получится скучно, это будет монотонный текст. А если слово пере­ставить, смысл сильнее выделяется и фраза менее вялая. Еще надо иметь в виду, что вокруг английского и русского слова разные облака смыслов. Они не совпадают, частично перекрываются. «Облака» — это где слово употреб­лялось, какие ассоциации оно рождает… Если в тексте написано bunk, ты бу­дешь выбирать слово — то ли «койку», то ли «кровать», то ли «лежанку», и это зависит от контекста.

О переводах и клиповом сознании

Переводы устаревают, и я думаю, из-за реалий. Сейчас люди пользуются информацией мелкими кусочками: «Алё, привет! Хорошо. Пошли». А раньше: «Милостивый государь, хочу сообщить вам…» — и так далее. Сознание стано­вится клиповым, и если человек с классической выучкой будет современную литературу переводить, то ему надо учитывать, что людям читать некогда особенно, и писать надо покороче.

О переводах уже переведенного

Берясь за то, что уже переведено, ты исходишь из идеи, что должен перевести лучше. Это очень относительный критерий, и не стоит думать, что ты лучше переведешь, чем другой: это очень утяжеляет процесс. Перевод не спорт, где ясно, кто сто метров быстрее пробежал. Ты переводишь, как можешь, а тут задача — перевести лучше, чем кто-то другой. Лучше не переводить уже пере­веденное.


Читайте также: Как написать научно-популярную книгу — рассказывает Сергей Иванов

18-я Международная ярмарка интеллектуальной литературы non/fiction прохо­дит с 30 ноября по 4 декабря в Центральном доме художника на Крымском Валу.