«Талантливая бесталанность»: как великих писателей ругали современники
«Галиматья», «полный провал», «жалкое убожество мыслей» и прочие сильные эпитеты, которыми критики награждали произведения Пушкина и Гоголя, Достоевского и Тургенева, Флобера, Гюго, Гете, Диккенса и других знаменитых писателей
Пушкин
«Самое явление его [„Евгения Онегина“], неопределенно-периодическими выходками, с беспрестанными пропусками и скачками, показывает, что поэт не имел при нем ни цели, ни плана, а действовал по свободному внушению играющей фантазии.
<…>
Явно, что Пушкин с благородным самоотвержением сознал наконец тщету и ничтожность поэтического суесловия, коим, увлекая других, не мог, конечно, и сам не увлекаться. Его созревший ум проник глубже и постиг вернее тайну поэзии: он увидел, что для гения — повторим давно сказанную остроту — недовольно создать Евгения… Но лучше ли от того нашей словесности?.. При ее крайнем убожестве блестящая игрушка, подобная „Онегину“, всё, по крайней мере, наполняла собой ужасную ее пустоту. Видеть эту игрушку разбитою руками, ее устроившими, и не иметь, чем заменить ее, — еще грустнее, еще безотраднее».
«И в самом деле, можно ли требовать внимания публики к таким произведениям, какова, например, глава VII „Евгения Онегина“? Мы сперва подумали, что это мистификация, просто шутка или пародия, и не прежде уверились, что эта глава VII есть произведение сочинителя „Руслана и Людмилы“, пока книгопродавцы нас не убедили в этом. Эта глава VII — два маленькие печатные листика — испещрена такими стихами и балагурством, что в сравнении с ними даже „Евгений Вельский“ «Евгений Вельский» — полупародия-полуподражание «Евгению Онегину», анонимно издававшаяся в 1828–1832 годах литератором Михаилом Воскресенским. кажется
Гоголь
«Мы не знаем ни в русской, ни в других литературах ничего, что выражало бы так хорошо то, что называется галиматьею. „Рим“ г-на Гоголя —
«Что же сделал Гоголь, чтоб прослыть великим писателем? Написал несколько сказок, повестей и рассказов, весьма забавных, начиненных малороссийским юмором, которые могут только рассмешить собранием карикатурных портретов и чудовищных вымыслов. Самое основание сказки „Мертвые души“ — нелепость и небывальщина».
Тургенев
«Но на первых же страницах [„Отцов и детей“] вы видите, что автор лишен всякой умственной подготовки к выполнению цели романа; он не только не имеет никакого понятия о системе новой положительной философии, но и о старых идеалистических системах имеет понятия самые поверхностные, ребяческие…»
Гончаров
«Влияние напускных идей и труд под гнетом чужих мыслей так очевиден во всем романе [„Обрыв“] г. Гончарова, что автору было бы гораздо расчетливее его не печатать. У всякого человека есть настолько самолюбия, чтобы не напрашиваться на фиаско. Но похвалы друзей, как видно, сбили г. Гончарова, и он забыл, что аттестат писателю выдаст прогрессивная публика, а не пять-шесть отсталых друзей».
Достоевский
«Лица, группирующиеся вокруг князя Мышкина, тоже если не идиоты, то как будто тронувшиеся субъекты. Тринадцатилетние мальчики у г. Достоевского говорят не только как взрослые люди, но даже на манер публицистов, пишущих газетные статьи, а взрослые люди, женщины и мужчины, беседуют и поступают, как десятилетние ребята. Словом, роман можно было бы не только „Идиотом“ назвать, но даже „Идиотами“: ошибки не оказалось бы в подобном названии».
Чехов
«В одном из предыдущих фельетонов я имел уже случай говорить о том жалком убожестве мыслей, какое обнаруживают наши современные молодые писатели в попытках проводить в своих произведениях идеи. То же самое мы замечаем и в г. Чехове. Разница только в том, что г. Чехов ударился не в толстовщину и не в псевдонародничество, а, как увидим ниже, в нечто еще худшее. Но этого мало, что мысли, проводимые г. Чеховым в последних произведениях, поражают вас своим убожеством. <…> У г. Чехова ложные мысли, к сожалению, искажают самые изображения, нарушают художественную правду и, следовательно, делают ущерб г. Чехову не только как мыслителю, но и как художнику».
«Новая пьеса А. П. Чехова „Три сестры“ — смутная пьеса. Неясные мысли, неясные чувства, неясная интрига. Неопределенное стремление к символу. Туман, заволакивающий сцену. Пестрота, в которой угадывается талант, или, лучше сказать, пестрота, в которой облекается дарование. Быть может, это новое искусство, к разумению которого нас подготовляют, но
Гете
«Сущность его стихотворений состоит в обоготворении самого себя. Его идеалом был он сам, слабосердный, сластолюбивый, тщеславный баловень счастья. Во всех его творениях, исключая небольшое число подражаний, выказывается этот жалкий идеал, с которым он нянчится, как обезьяна со своим детенышем».
Бальзак
«Г[осподин] Бальзак довольствуется одним распутством. Разврат в его сочинениях выставлен во всей наготе; он с веселой улыбкой простирает неблагопристойность до последней точки дерзости. Многие места его сочинений способны привести в краску любого драгуна и даже изумить извозчика».
Гюго
«Горько дожить до собственного падения, как дожил В. Гюго, и, опустя долу свою голову, видеть, как с каждым днем облетают листки с венка славы и попираются ногами черни, видеть — и не иметь мощи взмахнуть крылами, и снова улететь в обетованное поэтическое небо, оставив чернь, пресмыкающуюся по земле, с разинутыми ртами от изумления!»
Флобер
«Впечатление, остающееся после чтения романа Флобера [„Мадам Бовари“], не есть обыкновенное впечатление: это
Теккерей
«Будучи популярным писателем, г-н Теккерей в „Виргинцах“ решился сделать юного Вашингтона героем художественной литературы. Идея представлялась бы безрассудной и неудачной, если бы автор преуспел в своей смелой попытке; но его ждало трудное испытание — и никогда провал не был более полным.
Диккенс
«„Совершенные монстры, каких мир никогда не видел“. Это истинный смысл „простого сердца“, которое с неизменным постоянством восхваляет
