28 ноября 2024Антропология, История, Искусство

Чтение на 15 минут: «Метаморфозы жира. История ожирения от Средневековья до XX века»

На протяжении долгого времени в средневековом мире практически не было изображений полных людей. Как они появились и что обозначали? В издательстве «Новое литературное обозрение» вышла книга Жоржа Вигарелло «Метаморфозы жира. История ожирения от Средневековья до XX века» в переводе Ольги Панайотти. Мы публикуем отрывок о новом взгляде на излишнюю полноту в XV веке

В XV веке утвердилось критическое отношение к «обычным» толстякам. На фресках и миниатюрах конца Средневековья стали различимы объемы — и это знак того, что внимание к контурам фигур медленно росло. Это говорит о попытках выявить и стигматизировать излишнюю полноту; ее появление в книжных иллюстрациях, по всей вероятности, свидетельствует о новом взгляде на нее.

Дело в том, что на протяжении долгого времени в средневековом мире изобра­жений полных людей практически не было. По-видимому, эта тема присут­ствовала в трактатах, но не в рисунках. На знаменитом гобелене из Байё, созданном в XI веке в память о захвате Англии, изображено огромное коли­чество всадников, кораблей, батальных сцен, пиров, но фигуры людей не отличаются одна от другой. Вильгельм Завоеватель, о чрезвычайной полноте которого прекрасно известно, на гобелене изображен похожим на более стройных соратников. Кольчуги плотно облегают одинаковые фигуры воинов  См.: А. Bridgeford. Histoire secrète de la tapisserie de Bayeux. Paris, 2005.. Что это — безразличие, невнимание к полноте?

Напротив, в рисунках, дошедших до нас из XV века, то есть из позднего Средневековья, начинает доминировать реализм: в изобразительном искусстве теперь используют перспективу, что добавляет телам округлость и плотность. Многие живописные сцены представляют весьма упитанных персонажей. Люди меньше походят друг на друга, появляется больше различий при изображении того, как герои картин держатся, каковы их фигуры. Кажется, что телесный объем, изображенный по-другому, и существует по-другому, иначе выглядят его недостатки, его избыток.

Однако сопротивление остается. Нельзя просто навязать сдержанность и утонченность. Сила интуитивно связывается с количеством съеденного, положение в обществе — с массой тела, и эти представления не сразу отступают перед натиском скучных наставлений и внушений. На заре Нового времени в этом вопросе не обходится без конфликтов. Обостренное восприятие форм тела не сопровождается единодушным отрицанием полноты.

Происхождение изображений

Иконография XV века внезапно делает зримыми эти контрасты. Живот может изображаться объемным, а общая форма — «отягощать» контуры. На миниа­тюре 1460 года «Царь Вавилонский, раздающий земли двум своим сыновьям» царя сопровождает персонаж, чья фигура обладает несоразмерной передней частью  Maître de Wavrin. Le Roi de Babylone distribuant ses terres à ses deux fils. Paris: BNF, ms. fr 12566, f. 3v.
См. также: P. Charron. Le Maître du champion des dames. Paris, 2004. Особенно раздел «Le Maître de Wavrin».. Тем не менее эта пухлая фигура, церемонно сопровождающая властителя, очень значима.

Лицо короля Рене на картине Никола Фромана «Неопалимая купина» (1476) изображено с двойным подбородком. Здесь нет ни иронии, ни отрицания полноты — массивность по-прежнему говорит о родовитости и власти. В то же время заметен контраст между фигурами: излишняя полнота изображена весьма реалистично.

Внимание к контурам фигуры сопровождается обстоятельной критикой полноты, что подтверждает, например, образ «счастливчика», изображенного на миниатюре «Обручение Девы Марии» в «Часослове Этьена Шевалье»  J. Fouquet. Le Livre d’Heures d’Étienne Chevalier. Paris, 1971. (середина XV века). Пухлое лицо, закрытые глаза, короткая шея, круглые плечи, выставленный вперед живот — это всего лишь комичный свидетель сцены, туповатый буржуа, которого обручение Девы Марии с Господом исключает из числа претендентов на ее руку. В этом вся суть картины: тому, кто стремился к браку, не удастся вступить в него, исключительность таинства обесценивает претендента. Массивная фигура усиливает обесценивающий эффект: она выражает тупость незадачливого «жениха», его неотесанность, нелепость притязаний. То же самое можно сказать о фигурах «священнослужителей» на миниатюре «Иисус перед Пилатом» из того же «Часослова»: раздутые лица, головы, вросшие в слабые плечи; все черты выражают отсутствие интеллекта и проницательности.

Еще ярче критика обжорства в «Параде пороков» (XV век). Излишняя полнота занимает здесь центральное место. Ее символом служат медведь и едущий на нем верхом буржуа, изображенные на одной из миниатюр «Исторического зерцала» (1463)  V. de Beauvais. Miroir historial. Paris, 1463. BNF, ms. fr 50, f. 25.. Вялость и одутловатость явно сближают медведя и обжору.

Иными словами, миниатюра в XV веке становится живописнее, а изображенные на ней предметы дифференцируются. Что касается критики полноты, то она остается морализаторской: высмеивается поведение, критикуется в первую очередь грех, а не эстетическая сторона (хотя и она учитывается). Быть толстым грешно.

Критика совмещается со случаями из жизни: например, Филипп де Коммин в конце XV века высмеивает Эдуарда Английского за «чрезмерное обжорство». В 1483 году король, «задушенный» своей массой, умирает:

«Он больше, чем когда-либо, без оглядки на кого бы то ни было, предавался удовольствиям, наедался и толстел, и излишества его сгубили: в расцвете лет он умер от апоплексического удара»  P. de Commynes. Mémoires (1464–1498) // Historiens et Chroniqueurs du Moyen Âge. Paris, 1952..

Таким образом, излишняя полнота — это грех и опасность.

Проявление социальных различий?

У всего этого есть социальная подоплека. Например, на миниатюре XV века, иллюстрирующей пир из «Книги об охоте» Гастона Феба  G. Phœbus. Le Livre de la chasse (texte XIIIe siècle, illustrations XVe siècle). Paris: BNF, ms. fr. 616., изображены два типа персонажей: во-первых, оживленно жестикулирующая «прислуга», люди из народа — лакеи, конюхи, прочие слуги, одетые в сукно, во-вторых, сеньор и его окружение в меховых и бархатных одеждах, жесты их неторопливы и степенны. Повадки и «линии» первых, часто плечистых, круглолицых, пузатых, противопоставляются манерам и внешности вторых, сидящих за отдельным столом: у сеньора и его свиты стройные фигуры, затянутые пояса, удлиненные лица. Что это — тяжеловесность людей из народа и изысканное изящество знати? Это подтверждают их манеры: слуги и лакеи «прожорливы», сидят прямо на полу, отрывают куски мяса руками, едят с одной тарелки, пьют из бочонка, закидывая голову. Это, вероятно, говорит о богатстве хозяина, но и о народной простоте и невоспитанности. В их жестах сквозит жадность, как и во всем облике — тяжесть. А сеньор, сидящий за вы­соким столом, пользуется столовыми приборами, берет пищу сдержанно, отправляет в рот маленькие порции и как будто отодвигает от себя блюдо, чтобы не съесть лишнего. Справа от него другой персонаж делает запре­щающий жест — возможно, это врач, дающий советы и проповедующий воздержание.

Иллюстрации XV века показывают специфическую народную культуру, изображая представителей определенных профессий, которым полагается быть толстыми, — поваров, пекарей, мясников. Все они на этих миниатюрах обла­дают в высшей степени объемными телами — например, на иллюстрациях к «Декамерону» Боккаччо. Среди прочих — повар, служащий у Гвильельмо Россильоне: у него мясистое лицо, переваливающийся через пояс живот; он очень тяжел  См.: E. Pognon. Boccace, Le Décaméron. Manuscrit enluminé du XVe siècle. Paris, 1978.. Или хлебник Чисти, «умный и всеми любимый»  Там же., прогули­вающий по улицам Флоренции свой огромный живот. Такая полнота всеми очень ценится.

В культуре нет ничего важнее этого противопоставления простонародного и изысканного. Все здесь говорит о стремлении сохранять дистанцию, о соци­альных кодах, о телесных ориентирах. Впрочем, аллюзии на эти различия иногда встречались в фаблио, где клеймились «толстые грубияны»  É. Barbazan. Fabliaux et Contes des poètes françois des XIe, XIIe, XIIIe, XIVe et XVe siècles. T. IV. [s. l.], 1808. или «мерзкие обжоры»  Там же. T. II.. Устанавливается социальный критерий, согласно которому низы общества ассоциируются с полнотой, а изысканные верхи — с легкостью и изяществом. Итак, стигматизирующий взгляд имеет социальную направленность. Многие ориентиры изменились.

Образ жизни и конфликты

Впрочем, напряжение сохраняется — даже в привилегированных кругах. Полным быть по-прежнему престижно, несмотря на мнение духовенства, врачей или придворных. Противоречия не исчезают ни в конце XIV, ни в XV веке. Общественную и культурную борьбу можно увидеть в письмах флорентийского торговца Франческо ди Марко Датини и его врача Лоренцо Сассоли ди Прато, которыми они обменивались приблизительно в 1380 году. Крупный торговец, чье сукно продается далеко за морями, практикует народную традицию. Он полагает, что здоров тот, кто много ест, заботится о том, чтобы окружающие ели мясо, отправляет заболевшему слуге «три пары» цесарок, чтобы тот поскорее выздоравливал, и настоятельно рекомен­дует: «Обязательно съешь их, потому что ты не найдешь ничего лучшего и более здорового. Я буду тебе их присылать»  I. Origo. Le Marchand de Prato. La vie d’un banquier toscan au XIVe siècle. Paris, 1989.. Богатый Франческо верит в эффективность неумеренной еды: «прекрасный бульон», «жирный сыр», «свежие яйца», «мясо», «хорошая рыба», «спелый инжир в изобилии». По его мнению, залог здоровья — обильная и качественная пища. Старая традиция никуда не ушла.

Врач, в свою очередь, пытается направить его в правильное русло, привить ему сдержанность, установить ассоциацию между понятиями «стыд» и «обжор­ство» и даже пытается читать торговцу нотации: «Разве похвально говорить пожилому человеку, что тот стал жертвой собственного чревоугодия?»  Там же.. Поэтому в письмах врача содержатся правила жизни, отсылки к «моралистам и теологам», упоминание «смертного греха» — как моральная оценка, так и медицинский взгляд на тело: надо бережно обращаться с циркулирую­щими в нем жидкостями. Мнение торговца не совпадает с мнением врача. Переписка между ними становится очень оживленной.

Такой же накал страстей имел место в 1457 году, когда Лодовико Сфорца вызвал врача, лечившего миланскую знать. Принц желал «прописать голодание» своему сыну Джанфранческо, который казался ему слишком толстым. Это подтверждает, что отец уже стал приверженцем принципов умеренности в еде. Врач соглашается, начинает лечение, получает согласие сына, но обстоятельства делают затею невозможной: лечение нельзя довести до конца по чисто социальным причинам. Врач излагает свою мысль достаточно просто:

«Когда я дал ему понять, приведя множество аргументов, как вредно и ненужно разнообразие и избыточное количество еды, Его Превос­ходительство пообещал мне отказаться от излишеств за своим собственным столом, но сказал, что не хочет, чтобы я навязывал ему диету, когда он находится за столом с людьми благородного происхождения»  См.: D. Jacquart, M. Nicoud. Les régimes de santé au XIIIe siècle // Comprendre le XIIIe siècle. Études offertes à M. T. Lorcin / Dir. par P. Guichard et D. Alexandre Bidon. Lyon, 1995..

Врач четко сформулировал свою позицию. Ему почти удалось убедить пациента, но внезапно он столкнулся с препятствием: в XV веке для многих обильная еда по-прежнему ассоциируется с силой. «Стол благородных людей» служит социальным целям: изобилие позволяет добиться власти и занять высокое положение в обществе.

Есть и другие признаки того, что в XV веке все еще жива мечта о неуемном потреблении пищи: «потоки» напитков, горы огромных блюд на праздниках, устраиваемых знатью, — например, на свадьбе Филиппа Доброго и Изабеллы Португальской, состоявшейся в Брюгге в 1430 году, где вино «день и ночь» лилось фонтанами, где из пирогов и паштетов были сделаны монументальные архитектурные сооружения, в которых прятались и внезапно появлялись из укрытий люди и животные, где «горки, на которые ставились блюда» состояли из пяти этажей, «каждый из которых был два с половиной фута в высоту»  J. Le Fèvre de Saint-Rémy. Chroniques (XVe siècle). T. II. Paris, 1876–1881.. Это показное изобилие говорило о жизни — полной чаше, прекрасной родословной и здоровье  См.: É. Birlouez. Festins et banquets médiévaux // À la table des seigneurs, des moines et des paysans du Moyen Âge. Rennes, 2009..

Есть и примеры согласия на лечение от ожирения. Примерно в 1430 году Конрад Хайнгартер разрабатывает лечебную диету для Жана де ла Гута, родственника герцога Бурбона. Его полнота имеет четкое определение (homo pinguis  H. Heingarter. BNF, ms. 7446, XVe siècle.) и становится поводом для медицинских манипуляций. Конрад Хайнгартер смягчает ситуацию и называет своего пациента «толстым» (pinguis), а не «очень толстым» (praepinguis). Цель предложенных мер весьма специ­фическая: освободить тело от излишних жидкостей. Нельзя ни слишком много пить, ни слишком много есть, во избежание застоя жидкостей не следует спать на спине, а летом — в обуви, чтобы лишние газы не задерживались в теле, зимой надо мыть лицо и руки горячей водой, чтобы облегчить удаление лишнего через поры, начинать трапезу было предписано с нежной, а то и с жирной пищи, чтобы облегчить переваривание продуктов, которые поступят в организм позже, и избежать непроходимости… К этому следует добавить прием слабительного и кровопускания, чтобы лучше «разгружать» внутренности (medicine laxative frequenter).

По-прежнему преобладают теории о жидкостях. Само предписание снимать на ночь обувь летом говорит и об образе жизни (чего стоит сон в обуви), и об убежденности в пользе любого испарения, пусть частичного и локали­зованного. Предполагалось, что выходящие газы и пары очищают плоть, поэтому советовались самые разные приемы, основанные на распространенном мнении о необходимости удаления из организма лишней влаги.

Однако по-прежнему остается спорным вопрос о том, что считается «просто полнотой», а что — недопустимой полнотой. Где проходит грань? Эта неод­нозначность заметнее всего, когда речь заходит об «импозантной» мужской фигуре — внушительные размеры могут быть весьма убедительными. Несть числа картинам XV века, где полное лицо, круглые щеки и намечающийся второй подбородок, в особенности на мужских портретах, говорят в первую очередь о благородстве, а не о склонности к обжорству: таковы, например, Николя Ролен на картине Яна ван Эйка, написанной в середине XV века, или сановники, сопровождающие Лоренцо Великолепного на фреске Беноццо Гоццоли «Шествие волхвов», находящейся в палаццо Медичи во Флоренции (1459), или Перуджино на автопортрете из Колледжо дель Камбио в Перудже, с его напряженным взглядом, волевыми сжатыми губами, тяжелой массивной шеей.

«Тяжеловесная» эстетика

Надо сказать, что в стремлении «уменьшить» полноту нет никакой эстети­ческой задачи. Единственные известные цели этого — мораль и здоровье. Так, в самом конце XV века в «Календаре пастухов» «здоровый человек» опреде­ляется так: «не слишком жирный, но и не слишком худой»  Calendrier des bergers. Paris, 2008.. В средневековых трактатах о красоте не рассматривается вопрос возможного утончения телесной оболочки. В «Книге манер» Этьена де Фужера, написанной около 1175 года  É. de Fougères. Le Livre des manières. Genève, 1979., речь идет о четырех практиках: нанесении румян, уходе за глазами, депиляции, уходе за кожей — и никаких упоминаний о формах тела.

В «Амирии» Леона Баттисты Альберти (1470)  Судя по всему, ошибка Вигарелло: «Амирия» приписывается не Леону Баттисте Альберти, а его брату Карло Альберти. и в «Экспериментах» Катерины Сфорцы, опубликованных в 1490-м, говорится об уходе за лицом и за кожей  См.: M.-P. Phan. Pratiques cosmétiques et idéal féminin dans l’Italie des XVe et XVIe siècles. Nice, 1987.. Забота о формах тела с эстетическими целями не упоминается.

Тем не менее подобная практика, безусловно, существовала, но в весьма ограниченной и скрытой форме. Например, снадобья Изабеллы Баварской содержали золото — предполагалось, что оно «облагораживает», так что врачи заботились о «здоровье королевы»  См.: A. Cabanès. Remèdes d’autrefois. Paris, 1901.. Совершенно очевидно, что у них были и эстетические задачи — как известно, королева страдала излишней полнотой, а употребляя эти напитки, она должна была похудеть. Но эта цель не назы­валась вслух: лечение проводилось в домашних условиях и не обсуждалось. Упорная работа по созданию «телесной элегантности» еще не была общепри­знанной. Все взвары и золотые настойки Изабеллы, как представляется, применялись лишь для «здоровья».

Чтобы понять, когда в XV веке началась осознанная, более простая и непо­средственная работа по «похудению», нам потребуются косвенные примеры, в частности ношение очень узкой одежды, поддерживающей телеса. Анна Французская в 1490 году рассказывала об одной молодой женщине «в таком узком платье, что ее чуть не рвало»  Anne de France. Les Enseignements d’Anne de France à sa fille Suzanne de Bourbon. Marseille, 1978. . К ним же относятся широкие пояса, перехватывающие талию, которые носили знатные дамы в конце XV века, двойные держащие форму пояса, описанные в «Турнирной книге» Рене Анжуйского примерно в 1460 году  Traité de la forme et devis d’un Tournois (XVe siècle). BNF, ms. fr. 292., похожие пояса просительниц из манускрипта эпической поэмы Боккаччо «Тезеида», хранящегося в Национальной австрийской библиотеке в Вене; миниатюры датируются примерно 1480 годом  Théséide. Vienne: Staatsbibliothek, ms. 2617.
См. также: F. Piponnier. Costume et Vie sociale. La cour d’Anjou. XIVe–XVe siècle. Paris; La Haye, 1970..

Это не что иное, как «футляр»: попытка скрыть полноту при помощи прямого физического стеснения. В первую очередь это касалось женских фигур, а не мужских: здесь норма пока еще не сформулирована, но уже применяется.

Необходимо, впрочем, напомнить об относительной неопределенности различий между «нормальным» и «очень толстым». Конечно, в первую очередь это касается мужчин, одежды которых оставляют место их «трясущимся» жирам и создают впечатление нормальности «скрываемых» ими форм  См. в особенности: Le Mare historiarum de Giovanni Colonna, écrit et peint pour Guillaume Jouvenel en 1448–1449. BNF, ms. lat. 4915..

Это можно увидеть в сцене передачи манускрипта Жану де Малеструа  Histoire de Bretagne (fin XVe siècle). BNF, ms. fr. 8266, pl. XXIVb. из «Истории Бретани» конца XV века. Круглолицые мужчины одеты, в отличие от затянутых тугими поясами женщин, в широкие платья, что может говорить об их знатном происхождении.