Расшифровка Золотой век пиратства

Как в эпоху Великих географических открытий появились пираты, которые получали колоссальные доходы и стали знаменитыми, и как они зарабатывали для своих королей

Автор Юлия Вымятнина

В качестве мостика от пиратства в Средневековье к Новому времени, на кото­рое, собственно, приходится то, что называют золотым веком пиратства — это период примерно с 1650 по 1730 год, — посмотрим, как менялись морские и торговые пути.

Самое значительное изменение состояло в том, что теперь морская торговля не ограничивалась только морем. Морская торговля вместе с эпохой Великих географических открытий перешла в океан. Однако вместе с этим идея закры­того моря никуда не делась. Наоборот, эта идея точно так же перешла в океан. Фактически океан и весь Новый Свет на каком-то этапе был формально поде­лен между Испанией (Кастилией) и Португалией. И этот раздел был осуще­ствлен при участии церковной власти, а именно — римским папой. В 1493 году папа Александр VI разделил все новые земли между самыми преданными като­ли­ческими странами, Испанией и Португалией. И разделение прошло по так называемому папскому меридиану, который проходил «западнее любого из остро­вов Азорского архипелага и архипелага Зеленого Мыса». Все, что было восточнее «папского меридиана», получала Португалия, все, что западнее, — Испания. Сделано такое разделение было для того, чтобы уменьшить конфлик­ты между христианскими державами: это не подобало духу христианства. 

В 1494 году это разделение было оформлено в Тордесильясский договор, кото­рый был подписан королями обеих держав и одобрен буллой следующего папы, Юлия Второго, через 12 лет. Потом, в 1529 году, последовал Сарагосский договор, который по аналогии с Тордесильясским провел демар­кацию интересов двух стран в Тихом океане. То есть мы видим, что здесь закрытое море, перенесенное в океан, постулируется в виде серьезных договоров, в составлении которых участвует римский папа.

Однако при этом характер экономики принципиально не поменялся. Экономика по-прежнему зависит от количества ресурсов больше, чем от чего-либо еще. Ресурсы, естественно, включают и физические ресурсы, и человеческие — то есть трудовые. В этом смысле новые земли были, безусловно, источником новых ресурсов и новых товаров. Однако их открытие принципиально схему экономической жизни не меняет. У кого больше ресурсов, тот больше и производит, и продает, и больше потребляет. И оказывается более богатым.

В этом смысле ни одна страна пока не выделяется среди других умением больше производить, как-то более эффективно комбинируя имеющиеся ресурсы. Соответственно, в условиях, когда ресурсы являются определяю­щими уровень богатства страны, вполне естественно желание получить как можно больше колоний. В этом смысле ни Испания, ни Португалия по отдель­ности не обладали таким запасом ресурсов, который позволил бы им одержать однозначную победу в борьбе за новые земли. Поэтому решение папы вме­шаться и уладить мирным путем вопрос о разделении колоний представляется весьма эффективным способом сэкономить на ресурсах, которые в противном случае были бы затрачены на ведение военных действий между Испанией и Португалией.

Но что делать другим странам, таким как Англия, Франция или Голландия (а точнее, Республика Соединенных провинций)? Которые в деле захвата колоний оказались, если можно так выразиться, во втором эшелоне. В общем-то, они были поставлены перед фактом испанского господства во многом в Новом Свете. Так вот, эти страны — Англия, Франция и Гол­ландия — придерживались принципа «никакого мира за чертой!», в соответ­ствии с которым на земли, находящиеся за чертой «папского меридиана», не распространялись мирные договоры, которые были заключены в Европе.

То есть даже если с точки зрения Европы между Англией и Испанией, скажем, войны не было, то за «папским меридианом» Англия считала себя вправе воевать с Испанией. Такая позиция позволяла легализовать ведение войны в океане и фактически начать борьбу за передел сферы торгового влияния и за передел колоний — то есть Нового Света.

В борьбе между Англией и Испанией к этому примешивалась еще и религи­озная нота, поскольку Испания — католическая страна, а Англия к тому времени уже стала протестантской. И считая, что все средства хороши, англичане активно боролись с господ­ством Испании в Америке посредством контрабандной торговли и каперства — то есть узаконенного пиратства. 

Хотя мы уже встречались с каперами в лекции про Средние века, давайте сделаем небольшое отступление и поговорим о тех терминах, которыми называют пиратов.

Всех пиратов можно условно разделить на два крупных класса. Настоящих пиратов, которые грабят всех, и пиратов на государственной службе, или каперов. Важно помнить, что эти два класса никогда жестко не разделя­лись между собой и постоянно перете­кали друг в друга. Провести между ними четкую грань в большинстве случаев невозможно. Собственно пиратов называли пиратами, морскими разбойниками, форбанами (от старофран­цуз­ского «форбанир», что означало «отправить в ссылку») или бандитами (от итальянского слова «банда», которое обозначало эдикт  Эдикт — королевский указ., как правило приговаривающий к изгнанию или ссылке). То есть большинство слов, описывающих настоящих пиратов, характеризуют их как изгоев, отщепенцев, тех людей, которые перестали быть легитимной частью своего общества.

Официальных пиратов тоже называли по-разному. По-видимому, наиболее часто употребляемыми и наиболее широкими обозначениями являются слова «каперы» и «приватиры». Они получали от какого-либо государства патент, или грамоту, или каперское свидетельство, которые уполномо­чивали их от име­ни главы государства вести войну с неприятелями соответ­ствующего государства, захватывать корабли и товары, вести учет добычи, препровождать захваченные корабли в порт либо собственной страны, либо страны-союзника.

Добычу каперы и приватиры должны были поставить на учет, поскольку определенная часть добычи причита­лась казне. И как мы уже видели, каперы и приватиры пользовались иногда дополнительными привиле­гиями. Напри­мер, досматривать любые корабли в определенном районе — что, естественно, приводило к большому количеству злоупотреблений с их стороны.

Все союзники данного государства обязаны были (ну или предполагалось, что они должны были) оказывать содействие каперам и приватирам. И естествен­но, что это было взаимно: то есть все государства, заключившие между собой какой-либо союз, поддерживали таких официальных пиратов друг друга.

Часто такие корабли снаряжались капитанами на собственные деньги или на заемные — но не на государ­ственные средства, поскольку предполага­лось, что издержки на снаряжение таких кораблей будут покрыты в результате захвата соответствующей добычи. Тем самым государство фактически получало дополнительные доходы в казну и подрывало торговлю неприятеля, а также получало дополнительные корабли, на снаряжение которых оно фактически не потратило ничего.

Каперы и приватиры должны были следовать определенным правилам. Например, вступать в бой они могли только под своим настоящим флагом. Однако нужно понимать, что любые правила такого рода и их выполнение было невозможно проверить на практике.

К официальным пиратам относятся и корсары. Изначально так называли французских каперов, которые оперировали в районе Сан-Мало, однако очень быстро это название распространилось на всех, кто действовал под каперским свидетельством в районе Ла-Манша. А постепенно стали называть корсарами всех, кто действовал и в районе Средиземного моря.

За пределами Европы, когда пиратство переходит в океан, в бассейне Кариб­ского моря, например, и на Тихоокеан­ском побережье Америки действовали флибустьеры и буканьеры. Флибустьеры отличались тем, что чаще всего они действовали на небольших, очень маневренных суденышках, которые называли флиботами. Сложно сказать, какое из этих двух слов породило второе, — но очевидно, что они были взаимосвязаны. И буканьеры, и флибустьеры также были каперами. То есть у них также было свидетель­ство, разрешающее им осуществлять захват судов неприятеля.

В дополнение к каперам также были рейдеры. Это особый тип пиратов, которых отличало то, что их задача состояла в подрыве торговли против­ника. И в этом смысле им было все равно — захватить корабль и привести его в порт вместе с добычей или утопить корабль. Поскольку и то и другое подрывало торговлю неприятеля. Рейдеры состояли на службе у государства, как и каперы. Однако их корабль предоставлялся им государством, и, соответ­ственно, всю добычу, если она у них появлялась, они должны были сдать в казну. В обмен они получали жалованье. То есть в этом смысле они скорее напоминали таких платных наемников по уничтожению неприятельской торговли. Тем самым выход в океан расширил и географию действий пиратов, и названия, которые давались пиратам.

Вернемся к борьбе за влияние в океане. В Европе в целом к концу XVI, к XVII, XVIII векам наблюдалось, если можно так выразиться, упорядочение полити­ческой власти и усиление государства. Власть концентрировалась, государство становилось сильнее, и, соответственно, в конечном итоге государство оказы­ва­лось достаточно сильным для того, чтобы взять контроль над морем наконец в свои руки.

Разного рода купеческие торговые союзы, которые позволяли обеспечивать какую-то относительную безопасность торговых путей, уступают место государству, которое теперь берет на себя функции по охране торговли.
На Балтике Ганза сменяется сначала Данией и Швецией, позже к ним присо­единяется Россия. В Средиземном море лидировавшие итальянские города-республики, в первую очередь Венеция и Генуя, уступают место Османской империи. Плюс к ней присоединяется Испания и Франция — и Англия и Голландия.

То есть на локальном морском уровне задачи контроля оказываются в значи­тельной степени решены. Это не означает, что пиратство полностью искоре­нилось в этих местах, однако его становится существенно меньше к концу XVIII века. Но в океане ни одна держава не способна одержать решительную победу над другими или сформировать достаточно прочную коалицию, которая позволит опрокинуть противников. И в этом смысле океан превраща­ется в такую арену бесконечных военных действий, а каперы или приватиры — в инстру­мент, очень способствующий успешному ведению войны.

Таким образом, пиратство в океане в первую очередь это средство бороться с торговыми конкурентами — ну и в до­полнение, естественно, подрывать по возможности и мощь военного флота неприятеля. Занятие каперством в этот момент сулило баснословные прибыли и представля­лось крайне выгод­ным делом. Потому что существовал шанс захватить, например, корабли, перево­зившие золото из Америки в Европу. Правда, важно оговориться, что это было такое общее представление, а полноценного анализа — того, что мы бы сейчас назвали анализом затрат и выгод, — никто по большому счету не проводил.

Не считалась, например, упущенная выгода от снижения торговли из-за дей­ствий каперов. Не считались собственные потери (поскольку не только каперы нашего государства получают добычу за счет других государств, но и наобо­рот). И тем не менее желающих заниматься таким официальным морским разбоем было предостаточно.

Однако неудивительно, что, как и в пре­дыдущие периоды, официальное каперство в конечном счете оборачивается другой стороной. Как обычно, что-то пошло не так. Собственно, именно пираты времен золотого века пиратства первыми приходят на ум, когда мы вообще говорим про пиратов. Эти пираты романтизированы, в частности в приключенческой литературе. Например, в «Одиссее капитана Блада» или в «Острове сокровищ». Про них снимают фильмы, как «Пираты Карибского моря». Однако по большому счету наши представления о пиратах того времени состоят из большого количества мифов. Начнем с того, что, когда мы говорим «пираты», мы представляем себе флаг «Веселый Роджер» — как правило, белый череп и скрещенные кости на черном фоне — и банду таких жестоких головорезов весьма колоритного вида.

И действительно, вид пиратов мог быть крайне живописен. Вот свидетельство о том, как выглядел один из самых известных пиратских капитанов — Эдвард Тич по прозвищу Черная Борода: 

«Физиономию капитана Тича, имено­вавшего себя Черной Бородой, сплошь покрывала густая растительность, сразу приковывавшая взгляд. Она была черного цвета, и хозяин довел ее до таких чудовищных размеров, что казалось, будто волосы растут прямо из глаз. Тич имел обыкновение заплетать ее в маленькие косички с ленточками и закидывать их за уши. Во время сражений он вешал на каждое плечо широкую перевязь с тремя парами пистолетов в кобурах и втыкал под шляпу запальные фитили — так что они свисали, едва не касаясь щек. Его глаза от природы были лютыми и дикими. Невозможно предста­вить себе фигуру более жуткую, чем этот беснующийся человек, сравнимый разве что с фурией из ада».

Такое впечатляющее описание. И сразу возникает ощущение театральности, гротескности и некоторого перебора. Однако в таком же ключе описывали и других капитанов. Например, капитан Джон Филлипс имел репутацию кровавого безжалостного злодея, который подвергает пленников жестоким пыткам, а захваченные корабли сжигает просто ради веселья.

Можно найти описания пыток, которым капитан Эдвард Лоу подвергал своих пленников. Например, после того, как его люди захватили корабль и начали пытать матросов и они вынуждены были признаться, что корабельщик бросил в море мешок с тысячью песо, чтобы они не достались пиратам, капитан Лоу пришел в исступление. Бранился, ругался, вырезал у кора­бельщика обе губы, после чего умертвил его вместе со всем экипажем.

То есть описания, оставленные нам пленниками — очевидцами тех событий, рассказывают нам об очень жестоких пиратах. Тот же капитан Тич Черная Борода, в 1718 году захвативший в гавани Южной Каролины восемь судов с ценными грузами и очень богатыми пассажирами на борту этих судов, потребовал выкуп и лекарства для больных членов своей команды. А ценой невыполнения его требований должна была стать жизнь пленников. Губернатору было дано обещание получить головы этих пленников. Соответ­ственно, все это означало, что когда к вам приближался пиратский корабль, потенциальная жертва могла ожидать жестокого нападения, отъема всех ценностей — и хорошо, если удастся остаться в живых. А что касается корабля, то велика была вероятность, что его сожгут или потопят, ну или просто заберут себе пираты.

На самом же деле пираты вовсе не были такими кровожадными и ужасными. Более того, если бы они так любили пытать и убивать своих пленников, то не осталось бы никого, кто донес бы до нас свидетельства их жестокости. Тем не менее масса газетных публикаций рассказывает истории очевидцев о кровавых действиях пиратов. Это говорит нам о том, что пираты, вообще-то, оставляли в живых свидетелей своих зверств. Зачем им все это было нужно? Ради репутации. Им было выгодно создать себе репутацию беспощадных кровожадных злодеев, сопротивление которым бесполезно. Поскольку тогда потенциальные жертвы оказывались гораздо более сговорчивыми и гораздо меньше препятствовали пиратам в их непосредственной задаче как можно больше награбить, потеряв при этом как можно меньше. Ведь если мы предста­вим себе, из чего состояло пиратское ремесло, — они должны были обнаружить подходящий корабль, догнать его, соответственно, взять корабль на абордаж. Возможно — преодолеть вооруженное сопротив­ление, выяснить, где находятся на корабле ценности, захватить их. И по возможности сделать так, чтобы никто не пытался ничего от них утаить.

При этом добавлялись такие риски, как то, что добыча очевидным образом появлялась не каждый день, она могла быть не столь крупной, как хотелось бы, соответственно, корабль, на который пираты пытались напасть, мог оказаться несговорчивым и вступить в бой. Пираты рисковали потерей членов команды, потерей собственного корабля. То есть, вообще говоря, в интересах пиратов было навести такой страх на свои потенциальные жертвы, чтобы они сдавались без боя, безропотно отдавали все драгоцен­ности — и считали себя счастлив­чиками, что им удалось сохранить жизнь и уйти мирно. При этом заметим, что в большинстве пиратских сообществ полагались компенсации за увечья и ранения, полученные в бою. Например, за потерю правой руки выплачива­лось 600 песо или шесть рабов. За потерю левой руки — поменьше, 500 песо или пять рабов. За левую ногу — 400 песо или четыре раба. За глаз — 100 песо или один раб. И так далее. Для справки, пять песо в XVII веке составляли при­мерно один фунт. А на один фунт в Лондоне, к примеру, можно было купить 240 литров пива или 40 килограммов бекона. То есть выплаты были весьма щедрыми.

Причем в некоторых случаях при смер­ти пирата предусматривалась компен­сация его родным. Таким образом, пираты были крайне заинтересованы в том, чтобы сохранять свою команду в целости и сохранности, поскольку это увели­чи­вало те деньги, которые делились в виде добычи. Соответ­ственно, пираты старательно культи­вировали свою ужасную репутацию. И все их злодейства были весьма показными. Поскольку они специально оставляли свидетелей своих злодеяний — для того, чтобы они могли распространить сведения о же­сто­кости очередного пиратского капитана. На репутацию жестоких зло­деев работали не только пытки, но и театральная устрашающая внешность, и пиро­мания — поджигание захваченных судов, и, конечно же, «Веселый Роджер».

Появление этого флага давало потенциальной жертве фактический сигнал, что к ним приближается пиратское судно — и нужно либо приготовиться бороться до конца, либо не сопротивляться. Естественно, возникает вопрос: а зачем предупре­ждать жертву, что за ней гонится пиратское судно? Ведь тогда жертве захочется как можно быстрей уйти. Пираты на самом деле свой флаг поднимали только в самый последний момент, когда они приближались к жертве на расстояние, с которого уже можно было вступать в бой. А в осталь­ное время они шли под флагом какого-либо государства.

Можно отметить, что «Веселый Роджер» в том виде, в каком мы его знаем, появился тоже далеко не сразу. Вариантов пиратских флагов было большое множество. Упоминается белое полотнище со скелетом. Белый флаг с крестом святого Георгия — он приписывается капитану Тичу Черной Бороде. Черные или темно-фиолетовые флаги — их чаще использовали пираты испанского происхождения, поскольку испанский военный флот использовал черный флаг. Были алые флаги: здесь просма­три­вается ассоциация с цветом крови, их осо­бенно любили использовать флибустьеры в Вест-Индии.

Рисунки тоже варьируются. Это мог быть только череп, это мог быть целый скелет, какая-то часть скелета, просто скрещенные кости, песочные часы, скрещенные сабли. Истекающие кровью сердца. Главное — обеспечить максимальный контраст между цветом фона и рисунка. В какой-то момент стало считаться, что если пиратский корабль поднимает алый флаг, то это свидетельствует об их особой бескомпромиссности и готовности пролить кровь. Есть красноречивые описания, например, флага капитана Бартоломью Робертса: черный флаг со скелетом, держащим песочные часы в одной руке, скрещенные кости — в другой. Сбоку от него было копье, а ниже — сердце, роняющее капли крови.

Одна из версий происхождения названия «Веселый Роджер» связана как раз с красным флагом, от фран­цузского joli rouge — «веселый красный». Видимо, с намеком на улыбку черепа. Что трансформи­ровалось в английском языке в «джолли Роджер». Впрочем, есть и версия, что это отсылка не только к черепу, но и к дьяволу, которого в английском часто называли Роджером.

То есть основной посыл зловещего флага и устрашающего вида капитанов — это попытка заранее сломить сопротивление и снизить транзакционные издержки, как мы бы сказали на языке экономики, по захвату судна и добычи.

С точки зрения экономики у такого рода стратегии по снижению издержек есть проблема. Дело в том, что, как только капитан завоевывал опреде­ленное имя и репутацию, его начинали бояться в некотором смысле по-своему, у каждого была своя репутация. Но если пиратов было много, капитанов было много, почему бы не появиться группам пиратов, которые под прикрытием какой-то версии «Веселого Роджера» и прочего внешнего реквизита наводили бы ужас не потому, что это известный капитан какой-то, а просто пользуясь общей репутацией пиратов.

Если такие пираты и находились, люди, которые не были готовы на самом деле проливать кровь, если к этому будет склоняться ситуация, то быстро распро­странялась весть, что вот это судно, вот эти пираты не готовы без оглядки убивать — и такие пираты быстро выходили из игры.

Еще один миф, связанный с пирата­ми, — это пред­ставление о них как о банде невоздержанных головорезов. Они не просто вне закона, но они не подчиня­ются никаким правилам вообще. Однако это неправда. На каждом корабле пиратов была своя собственная хартия, своего рода пиратский кодекс, статьи-соглашения, а также существовала жестко выстроенная система управления.

Капитан корабля пиратов избирался всеобщим голосованием, каждый пират имел по одному голосу. И победитель определялся простым большинством голосов. Соответственно, произвол капитана был ограничен тем, что команда могла в любой момент и по любому поводу лишить его власти. Это служило очень хорошим противо­ядием против произвола капитана, и, собственно, одной из причин появления именно такого устройства у пиратов можно считать тот факт, что в торговом и военном флоте капитан фактически оказывался в положении авторитарного правителя, и очень часто капитаны на официальных кораблях низводили свою команду до состояния полурабов. Поэтому часть моряков попросту бежала в пираты именно от жестокости собственных капитанов.

Соответственно, пиратские капитаны должны были считаться со своей командой. Интересно, что некоторые капитаны лишались своей должности из-за того, что они были слишком мягкими, по мнению команды, либо пытались забрать себе больше, чем положенная доля добычи. Ну а не­которые, безусловно, в силу своей некомпетентности. Иногда команда не просто лишала капитана капитанского статуса, но покидала его. Такова была участь капитана Уильяма Кидда, у которого взбунтовавшаяся команда просто увела корабль, пока он был на берегу в одном из рейдов.

Кроме того, капитан не был тем лицом, которое решало абсолютно все вопросы. У пиратов была хорошо выстроенная система сдержек и противо­весов — и кроме капитана был еще квартир­мейстер, нечто вроде коменданта. Он отвечал за распределение команды на корабле, за пополуддержание рутинной дисциплины, за решение мелких споров. В целом — за поддержа­ние ежедневного функционирования корабля. А капитан отвечал за страте­гию, за решение о погоне за конкрет­ным судном, за все решения относи­тельно стратегии и тактики ведения боя, взятия корабля на абордаж и тому подобное.

В пиратских правилах, в этих пиратских хартиях было много моментов, которые могут показаться нам весьма неожи­данными. До нас дошел целый ряд такого рода правил. Например, правила капитана Бартоломью Робертса, Джона Филлипса, Генри Моргана — список можно продолжать. И эти правила постули­ровали обычно, что все члены команды имеют право на участие в голосовании по насущным вопросам, право на определенную долю добычи, на компенсацию в случае увечья. Здесь важно отметить, что попытка утаить какую-то часть добычи жестоко каралась, вплоть до смертной казни. Более того, пираты обязались соблюдать определенные правила поведения, которые были направлены на то, чтобы снизить потенциальные конфликты в команде пиратов. Они не имели права играть на деньги в азартные игры, приводить на борт женщин и детей или драться на борту судна между собой. Кроме того, они должны были постоянно поддерживать корабль, вооружение и самих себя в полной боеготовности, чтобы в любой момент перейти к нападению или атаке. Среди прочего, это означало содержать в исправности все оружие, не мешать товарищам отдыхать перед вахтой или после вахты и тому подобные вещи. Самовольное покидание корабля или дезертирство во время сражения, естественно, карались довольно жестко — в лучшем случае это было оставление на необитаемом острове.

В кодексе капитана Джона Филлипса запрещалось даже навязывать себя женщине — и это каралось смертной казнью. В кодексе капитана Робертса было указание на конкрет­ную цель, которой собирались достичь пираты, — по 1000 фунтов на каждого, после чего их сообщество могло быть распущено. И в этих правилах также прописывались и наказания за нарушение этих правил.

Правила эти подписывались на берегу, до того как команда была сформиро­вана и выходила в море. И это все позволяло регулировать поведение людей, прямо скажем, не самого мирного характера, которые находились длительный период времени в ограни­ченном пространстве корабля. И кроме того, эти правила обеспечивали справедливость, поскольку правила поведения и распределения добычи были одинаковы для всех членов корабля.

Распределение добычи могло строиться по разным принципам. Один из них упомянут, например, в правилах Робертса: капитан и квартирмейстер получают по две доли добычи, боцман и артиллерист — полторы. Оставшиеся лица командного состава — одну долю с четвертью, а простые члены команды — по одной доле.

Мог быть альтернативный вариант, когда сначала определялись различные выплаты, то есть покрывались различные издержки, связанные со снаряже­нием и функционированием корабля. Например, сколько капитан должен получить за судно и за припасы на этом судне? Сколько заплатить корабель­ному плотнику, который отвечает за жизнеспособность корабля? Как правило, по соглашению это составляло от 100 до 150 песо, или от 20 до 30 фунтов. Стоимость провианта покрывалась. Оплата труда хирурга и его медикамен­тов — на это закладывалось по 40–50 фунтов. Оговаривалась компенсация за увечья. И только оставшаяся добыча уже делилась на всех, и в этом случае она делилась поровну, поскольку какие-то особые издержки уже были покрыты.

Фактически с экономической точки зрения эти правила позволяли ограни­чить так называемые негативные внешние эффекты. То есть такие ситуации, когда нежелательное поведение одного или нескольких членов команды могло плохо сказаться на работоспособности остальных.

Поскольку азартные игры среди людей, которые явно имели склонность к агрес­сии, ни к чему хорошему привести не могли; точно так же женщины могли только привести к раздорам; поддерживать режим сна было очень важно, поскольку корабль в любой момент мог подвергнуться атаке или атаковать сам. Таким образом, правила позволяли пиратам наиболее эффективно существовать и действовать для достижения своей цели.

Откуда же появлялись кандидаты в пираты? Пиратский корабль требовал довольно большого количества людей, причем людей с разными, как бы мы сказали сейчас, профессиональ­ными навыками. Нужны были специалисты по навигации, в идеале — знающие тот район, в котором оперировали пираты. Причем лучше, чтобы такой человек был на корабле не один. Нужен был плотник и, возможно, целая команда под управлением плотника, поскольку корабли постоянно нуждались в мелком ремонте даже в процессе плавания. А кроме того, корабль периодически проходил техобслуживание: когда рейс завершался, корабль вытаскивался на сушу, дно очищалось от наростов, смолилось, какие-то износившиеся части заменялись. На корабле должен был быть врач, поскольку не все нападения проходили мирно. Нужны были люди, которые умели вести военные действия, драться врукопаш­ную, совершать какие-то маневры. Список можно продолжать.

Как правило, в пираты было три пути. Пиратами становились моряки, которые покидали торговые, а иногда и военные корабли из-за тирании капитана, о которой мы уже говорили. Многих моряков положение на официаль­ных судах доводило до отчаяния. Почему они выбирали присоединиться к пиратам, а не заняться чем-нибудь еще? В некотором смысле виновата была негибкость рынка труда. Другой профессии у них не было, возможности переобучиться — тоже. Менять одного официального капитана на другого чаще всего означало менять шило на мыло. А пираты оказывались привлекательными своими демокра­тическими порядками, не говоря уже о возможности разбогатеть.

Во-вторых, в настоящие пираты попадали те, кто не хотел расставаться с каперством по окончании военных действий. Капитан Чарли Джонсон, автор «Общей истории пиратов», которая была опубликована в 1724 году (и скорее всего, это псевдоним, вряд ли автором был настоящий капитан), — так вот, капитан Джонсон писал, что приватирство во время войны является питомником для пиратства в мирное время. Очевидно, что по окончании военных действий очень сложно расстаться с соблазном легкой добычи.

И наконец, третий путь: в пираты брали пленников. Вообще говоря, пленников в пираты брали не слишком охотно, что абсолютно понятно с экономической точки зрения. Человек, которого заставляют что-либо делать, делает это заведомо хуже, чем человек, который делает это по собственной воле. Более того, пленников нужно было кормить, охранять. Следить за тем, чтобы они не разболтали властям о планах пиратов, и так далее. А власти постоян­но, хотя и с разной степенью успешности, с пиратством боролись, за пиратство полага­лась смертная казнь. Причем знаменитых пиратов часто после казни оставляли на длительное время на всеобщее обозрение для того, чтобы вносить устрашение в ряды других пиратов. Поэтому пленники скорее были бесполезны, а еще чаще — опасны. И тем не менее до нас дошло множество свидетельств о том, что пираты удерживали силой большое количество людей и заставляли их присоединиться к себе. В чем же дело? Дело в том, что поскольку за пиратство полагалась смертная казнь, то одним из способов обойти смертную казнь при поимке было получение свидетельства о том, что человека силой заставили заниматься пиратским трудом. Это позволяло пиратам привлекать к себе людей и формировать пиратские экипажи.

Вообще говоря, статистика по пират­ским экипажам, конечно, скудная, но она показывает, что они могли быть довольно крупными. Например, экипаж капитана Эдмондсона в 1726 году насчи­тывал всего десять человек — но, скорее всего, это означало, что все остальные члены команды были рабами. Поскольку десять человек не могли эффективно обслуживать вооруженный парусник. 

Капитан Беллами в 1717 году командовал 180 людьми. Например, были и более значимые команды: 368 человек под командованием Робертса в 1721 году и 380 человек у капитана Энгланда в 1719-м. Соответственно, набирать такую массу людей нужно было, в идеале, за счет тех людей, которые хотели присое­ди­ниться к пиратам, но дать им возможность в случае поимки предъявить доказательство, что их склонили к этому.

И что происходило: во время захвата очередного корабля пираты искали желающих к ним присоединиться. И если таковые находились, то они выда­вали им письменный документ, свидетельствующий о том, что их силой удерживают на корабле.

Более того, часто разыгрывались целые сценки такого насильственного захвата — для того, чтобы те, кого не захватили в плен, высадившись на берег, могли засвидетельствовать, что такого-то и такого-то действи­тельно силой заставили присоеди­ниться к пиратам. Сообщения об этом регулярно появлялись на страницах газет. Например, о захвате некоего Эдварда Торндена, ставшего членом команды капитана Робертса, сообщалось в лондонской Gazette.

Суд признавал такого рода доказательства наряду с косвенными иными свидетельствами, достаточными для того, что человека действительно принудили к пиратской жизни. Например, на суде по обвине­нию в пиратстве Ричарда Скотта трое его бывших товарищей по работе на торговом судне свидетельствовали, что пираты захватили его насильно, хотя он умолял их слезно не брать его в пираты, вспоминая про жену и детей. Скотта отпустили. Однако несложно догадаться, что через какое-то время суды поняли, что пираты просто эксплуатируют эту дырку в законе, и к концу первой трети XVIII века такие свидетельства от виселицы спасать уже перестали.

В связи с необходимостью техобслу­живания корабля очевидно, что пиратам требовалось проводить какое-то время на берегу. Они должны были пополнять провиант, пресную воду, добывать лекарства, отдыхать, сбывать награбленное. Соответственно, возникает вопрос, где же находились их базы. Естественно, они находились там, где было географически удобное и выгодное расположе­ние, где их слож­но было застать врасплох и, разумеется, там, где власти готовы были предостав­лять пиратам возможность шварто­ваться и получать все необходимое — в обмен на некоторую плату.

Одной из наиболее известных таких баз был остров Тортуга. Он находится в Карибском море, ныне это Гаити. Изначально он был пристанищем для английских и французских буканьеров (это одна из разновидностей каперов, как мы помним). Рельеф этого острова очень способствовал удобству пиратов. С севера была гористая неприступная местность, а на юге была очень удобная гавань. Таким образом, можно было спокойно в ней шварто­ваться, не опасаясь нападения со спины.

В начале XVII века охотники организо­вали на этом острове небольшое поселе­ние. За счет торговцев Старого Света оно быстро разрослось. Испанцы перио­ди­чески атаковали этот остров, в надежде оттуда изгнать буканьеров и пира­тов, и в течение примерно 30 лет, с 1625 до 1654 года, им периодически удавалось изгнать буканьеров с острова, но они туда неизменно возвращались.
Около 1640 года им даже удалось построить там крепость под руковод­ством Франсуа Левассера. Он был сведущ в военной инженерии, какое-то время даже исполнял обязанности французского губернатора Тортуги, но после постройки крепости он фактически порвал со своими официальными работодателями и превратил Тортугу в полноценное прибежище пиратов.

В 1665 году остров возвратился под юрисдикцию Франции, на него губернатор­ствовать был отправлен Бертран д’Ожерон — однако флибустьеры с Тортуги никуда не делись. Поскольку губернатор быстро осознал, какую выгоду казне они могут приносить, и получал десятую долю всей добычи по соглашению с пиратами. С точки зрения экономики это рентоориен­тированное поведение. Когда из выгодного географического положения — в данном случае — извлекается рента, денежная прибыль.

Известны и другие пиратские базы, в основном находившиеся, естественно, на разного рода островах. Тринидад, Ямайка, Галапагосские и Багамские острова, острова Ла-Вака и Пинос неподалеку от побережья Кубы — и так далее. Во всех этих случаях местные власти так же, как мы видели на примере английских местных властей, на побережье предпочитали получить допол­нительные доходы за счет покровительства пиратства. В связи с этим возни­кает вопрос: насколько велика была добыча пиратов и что же они на самом деле делали со своими сокровищами?

У нас нет хорошего ответа, что они делали с сокровищами, где они их прята­ли, — поскольку они не оставляли завещаний, как правило. А карты с указа­нием места, где зарыты сокровища, — это плод воображения писателя Стивенсона. Однако мы можем предположить, что наиболее частый вариант добычи, которую удавалось пиратам захватить, были вовсе не золото и драгоценные камни, а запасы провианта, какие-то товары на продажу либо рабы.

К рабам пираты относились по-разному, часть пиратов просто занималась работорговлей — и для них рабы были просто еще одним товаром. Некоторые пираты превращали в рабов часть захваченных ими пленников. Правда, как правило, такое рабство было не пожизненным, и через два-три года таких рабов отпускали, поскольку проблемы с ними были точно как с обычными пленниками.

Некоторые пираты рабов не заводили и не торговали ими, и в таких командах встречались темнокожие моряки со всеми правами полноценных членов команды. По тем сведениям, которые есть о составе пиратских экипажей того времени, на пиратских кораблях насчитывалось от 15 до 98 % темноко­жих пиратов. Поэтому не всегда захват судна с рабами приносил пиратам большую выгоду.

Но иногда действительно удача улыба­лась пиратам, и именно об удачных случаях добычи пиратской появлялись разного рода легенды. Мы не можем проверить, насколько достоверны те цифры, которые до нас дошли, но можем просто представить себе, что это были случаи какой-то колоссальной удачи. Например, в 1695 году несколько пиратских кораблей, которыми руководил Генри Эвери, захватили добычу общей стоимостью в 600 тысяч фунтов. При этом каждому из моряков досталось не менее тысячи фунтов — что можно сопоставить с заработком в качестве моряка на торговом судне в течение 40 лет при условии, что мы возьмем верхнюю планку зарплаты такого моряка.

В начале XVIII века экипаж Томаса Уайта в полном составе вышел из биз­неса и удалился на покой на Мада­гаскаре после того, как их очередная экспедиция принесла им по 1200 фун­тов на человека. В 1720 году под командованием Кристофера Кондента экипаж захватил добычу с призом в три тысячи фунтов на человека. Однако уже в следующем году люди Джона Тейлора и Оливье Левассера установили новый рекорд — по четыре тысячи фунтов за одно нападение на одного пирата.

Самым удачливым капитаном считается Бартоломью Робертс. Если верить той статистике, которая у нас есть, он за три года своей карьеры захватил 456 ко­раб­лей с добычей на фантастическую сумму более чем в 50 миллионов фунтов стерлингов. Ну, к этим сведениям, конечно, нужно подходить с осторожно­стью, все-таки мы не знаем, насколько правдивы эти сведения, и, разумеется, гораздо более частыми были более скромные призы. Однако успешная пиратская экспедиция вполне могла обеспечить членов экипажа достаточной суммой, чтобы действительно забросить пиратское ремесло и спокойно удалиться на покой.

Многие исследователи все-таки сходятся на том, что пираты редко захваты­вали действительно серьезные, ценные грузы, еще реже прятали клады. И скорее всего, они действительно в основном захватывали провизию и какие-то товары для перепродажи. Большое количество пиратов, конечно же, не уходило на покой обеспеченными людьми. Многие из них, даже получив какую-то добычу, как только они попадали на берег, проматывали эти средства, пропивали их, спускали на женщин, на одежду — они вообще очень любили богатую, красивую одежду. И очень много пиратов, конечно, закончило жизнь либо в бою, либо на виселице, не оставив никаких указаний о спрятанных сокровищах.

Хотя до сих пор энтузиасты пытаются найти якобы спрятанные разными пиратами сокровища. Говорят, что один из самых успешных пиратов Генри Морган где-то на Панамском перешейке зарыл клад стоимостью в сотни миллионов долларов. Кстати, Морган — один из тех редких пиратов, кто умер в своей постели и успел даже побывать губернатором Ямайки, вовремя превратившись в более почтенного человека. Сокровища Моргана ищут не только на Панамском перешейке, но и на острове Кокос — это необитае­мый остров в Тихом океане, сейчас — территория Коста-Рики. Но ни одна из более чем 300 кладоискательских экспедиций пока сокровища Моргана не нашла.

Ходят истории о сокровищах Оливье Левассера, одного из тех, кто захватил гигантскую добычу в 1721 году, поскольку есть легенда, что перед смертью он бросил в толпу листок с некоей криптограммой, в которой якобы зашиф­ровано, где он спрятал свои сокровища. Пока расшифровать его послание никому не удалось, но приз примерно в 4,5 миллиарда евро в современном исчислении выглядит весьма привлекательно. Есть версия, что он спрятал сокровища где-то на Сейшельских островах, и там даже в 1941 году нашли монету середины XVII века. Но на дальнейшие раскопки там денег не хватило.

Наконец, стоит упомянуть и нашего живописного капитана Эдварда Тича Черная Борода, поскольку есть версия, что он тоже спрятал где-то сокро­вища, — скорее всего, на острове Горда в составе Виргинских островов, между Карибским морем и Атлантическим океаном, где у него была база. Но другая версия предполагает, что он спрятал свои сокровища на острове Хувентуд, он же Пинос (это тот остров, который описан в «Острове сокровищ» Стивен­сона), недалеко от Кубы. Там действительно нашли сундук с золотом и драго­цен­ностями в 1950-х годах. Повезло американцу Уиккеру. Возможно, это действительно был тот самый клад капитана Эдварда Тича.

Конечно, есть отдельные находки сокровищ на затонувших кораблях — что требует больших инвестиций. Более того, если экспедиция окажется успешной, придется еще и платить государству установленную законом долю и платить положенный налог на все остальное.

Но, возвращаясь к нашим пиратам и подводя итог очень яркой и богатой пиратской истории Нового времени, можно сказать, что, во-первых, в борьбе за передел заморских колоний все средства были хороши, поэтому Англия, Франция и Голландия активно пользовались услугами каперов, официальных пиратов — для борьбы с испанцами в первую очередь.

Ну а когда военные действия заканчи­вались, каперы редко послушно удалялись на покой и чаще превра­щались в настоящих пиратов. Пираты в это время нашли очень эффективный способ бороться с негативными экстерналиями: это пиратские кодексы, или статьи-соглашения, где оговаривались все важнейшие правила поведения, организации жизни и наказания за отступления от этих правил. 

Живописная внешность пиратов, их «Веселый Роджер», репутация крово­жад­ных злодеев — все это работало на снижение транзакционных издержек при захвате судна. И, конечно, пиратам требовались базы для того, чтобы пополнять ресурсы и сбывать награбленное, — и власти таких удобных баз вовсю использовали выгодное географическое положение для того, чтобы получать с пиратов часть добычи. Как правило, порядка 10 %. И несмотря на то что до нас дошли сведения о некоторых выдающихся пиратских успехах в получении добычи, скорее всего, основная часть с точки зрения денежной оценки была отнюдь не велика. Поэтому пиратские клады, скорее всего, представляют собой плод воображения романистов: у нас нет достоверных сведений о пиратских кладах.