Расшифровка Морские грабежи в Средние века

Почему европейские государства были заинтересованы в пиратстве, как они боролись с чужими морскими разбойниками и поощряли своих

Автор Юлия Вымятнина

И морской разбой, и морская торговля появляются, по-видимому, одновре­менно с мореплаванием. В Темные века, в самом начале I тысячелетия нашей эры, исчезает торговля, а вместе с ней исчезает и морской разбой — исчезают и пираты. С возрождением торговли возрождаются и пираты. Как говорится, где карась, там и щука. Где купец с товаром, там и пират с абордаж­ной кошкой. В Античности, как мы видели, государство борется с чужими пиратами и по­ощряет своих. Анало­гичный сюжет и в Средние века. Более того, в Средние века пиратство еще сильнее сращивается с государствен­ными интересами, причем на разных уровнях.

Одна из причин этого — доктрина закрытого моря: государство стремилось закрепить свое положение в определенном морском районе, причем домини­ровать не только на суше, но и на некотором куске моря. То есть фактически провести морскую границу, установить свой диктат в этом районе. И это означало, что уничто­жению подлежали и политические, и экономические, торговые конкуренты.

Доктрина закрытого моря, когда море пытались разделить на части с тем, чтобы в каждой части доминировало какое-то одно государство, естественно, приводила к тому, что контроль над торговыми путями постоянно переходил из рук в руки, поскольку серьезной силы, которая забрала бы контроль над каким-то участком моря на длительное время, практически никогда не возни­кало; постоянно происходил передел таких участков, постоянно заключались и нарушались какие-то новые договоры, велись войны.

Купцам, прежде чем они пускались в плавание, рекомендовалось по воз­мож­­ности ознакомиться с последним состоянием дел. Например, в Венеции в одной из церквей хранились списки таких договоров и перед отправкой в экспедицию купцы могли зайти в эту церковь и изучить самые последние действующие договоры.

Рассматривая пиратство в Средние века, стоит отдельно посмотреть на то, что происходило на севере Европы и на юге, потому что, несмотря на сходство, есть некоторые различия. К Северной Европе мы отнесем ситуацию в Балтий­ском и Северном морях и в проливе Ла-Манш. И начнем мы с севера Европы.

На Балтике и в Северном море факти­чески все начиналось с борьбы отдельных групп купцов и пиратов, славян и скандинавов. Она постепенно трансформи­ровалась в борьбу государств славян и скандинавов между собой. Естественно, очень быстро произошло деление пиратов на своих и чужих и все перешло в состояние более-менее перманентной войны, что наносило урон торговле.

Экономическая жизнь начинает поти­хоньку концентрироваться в городах. На примере Рима мы уже видели, что городское население зависит от поста­вок продовольствия. И довольно часто — от поставок продовольствия из приле­гающих районов. Однако не всегда эти сельские районы могут обеспечивать город всем необходимым. Особенно в том случае, если в каких-то районах происходит неурожай. Поэтому важность торговли повышается. Более того, развивается специализация труда; соответственно, все больше товаров производится не для внутреннего употребления, а на продажу, что также дополнительно повышает важность торговли.

Но экономика, как и в Античности, остается преимущественно аграрной, то есть в основном полагающейся на сельское хозяйство. Ее объем выпуска по-прежнему зависит от того, сколько у нас есть людей, а не совсем от того, какие у нас есть технологии. И у нас экономика по-прежнему тем самым концентрируется на ресурсах.

То есть нам нужна торговля, но наличие пиратов, в частности, наносит тор­говле большой урон. Дело в том, что морская торговля была и остается более деше­вой, чем сухопутная. Соответственно, пираты — это действительно угроза торговле. На примере Античности мы уже посмотрели, что у нас в отсут­ствие крупной силы или сильного государства, которое могло бы подчи­нить себе все прочие, логичным выходом в борьбе с пиратами является кооперация. 

И один из примеров такой кооперации для защиты от пиратов нам хорошо известен — это Ганзейский союз. Фактически начало Ганзейскому союзу было положено в 1241 году, когда в Любеке в присутствии всех членов город­ского совета — любекских купцов — и представителей Гамбурга между этими двумя городами было подписано соглашение, которое стало основным отправ­ным пунктом для последующего развития cоюза. В этом положении два города догово­рились о том, что в случае, если разбойники (или, как было сказано в документе, «другие злые люди») выступят против горожан одного или дру­гого города, то все издержки и расходы, связанные с уничтожением, с истреб­лением этих разбойников, два города будут нести совместно. Также в договоре оговаривались границы, в пределах которых эти два города договаривались друг друга защищать. Фактически получается, что они договорились оборо­няться в складчину от разбоя и на сухопутных, и на морских путях.

Постепенно Ганзейский союз разросся до 130 городов, из которых только 100 были портовыми городами. А в целом историки оценивают, что общее влияние Ганзейского союза распространялось примерно на 3000 населенных пунктов, не обязательно городов. Это был не только экономический, но и по­литический союз. В него входило очень большое количество городов Северо-Западной Европы, включая Новгород, а также Ревель, и Дерпт, и Рига. Но для нас важнее всего в Ганзейском союзе то, как этот союз позволял защищаться от пиратов — за счет кооперации.

Фактически такая кооперация представляет собой пример клубного, или квази­общественного, блага. Я напомню, что общественное благо — это такое благо, из потребления которого практически невозможно исключить отдель­ных людей, даже если они не заплатили, то есть это поро­ждает проблему безбилет­ника, и потребление которого означает несоперни­чество: если я потребляю это благо, то все остальные точно так же могут его потреблять.

Квазиобщественное, или клубное, благо отличается от общественного тем, что здесь можно решить проблему безбилетника, хотя и не полностью, — сделав благо доступным только для членов клуба за определенную плату. Так вот, Ганзейский союз с точки зрения обороны от пиратов представлял собой такой союз в складчину. Все вносили определенную часть, участвовали в издержках, которые затем обеспечивали опять же совместную безопасность. А каким образом обеспечить безопасность? Нанять людей. Но наем таких людей имел и оборотную сторону. Например, моряки-каперы, виталийские братья, их еще называют братья-витальеры. Слово «капер» произошло от латин­ского capere — «брать». Это были наемные моряки, которые участвовали в многолетней войне между Швецией и Данией — между шведским королем Альбрехтом Меклен­бург­ским и датской королевой Маргрете. В какой-то момент датчане очень сильно продвинулись и сильно потеснили шведов, и только Стокгольм оставался шведским городом. Тогда шведские должностные лица, оставав­шиеся в Стокгольме, начали выдавать каперские свидетель­ства, кото­рые делали пиратов своими для Швеции и ее союзников, фактически давая повод капитанам для морского разбоя.

Хотя первоначально идея состояла в том, что эти капитаны, борясь с датским флотом, будут подвозить продовольствие в Стокгольм, который находился фактически в осаде. Отсюда предполагается и происхождение названия витальеров — от нижненемец­кого vitalie, что означает «провиант».

И действительно, благодаря действиям витальеров Стокгольм смог продер­жаться. Постепенно Швеция отыграла часть территорий, и в итоге был заклю­чен мир между Швецией и Данией. И капитаны-каперы остались не у дел, что их категорически не устраивало. Они продолжили практику нападения на кораб­­ли, в том числе Ганзейского союза, несмотря на то, что именно Ганзейский союз в данном случае в самом начале выступал их нанима­телем. Согласно хронике Дитмара  Дитмар, или Титмар, Мерзебургский (975–1018) — епископ Мерзебурга, немецкий хронист., «они наводили страх на все море… Грабили и своих, и чужих, отчего сельдь сильно подорожала». То есть мы видим, что они действительно наносили серьезный урон торговле. 

Особенно сильными они стали, когда им удалось захватить Готланд — это довольно большой остров посредине Балтийского моря, через который в тот момент проходили все торговые пути. Кораблям было сложно без «дозаправ­ки» переплыть всю Балтику, поэтому они вынужденно приставали на Готланде. В результате получилось, что все торговые маршруты на Балтике на некоторое время оказались под угрозой рейдов со стороны братьев-виталийцев. К чему это привело? Естественно, к тому, что выросли расходы на то, чтобы им про­тивостоять. Ганзейским кораблям пришлось на каждом корабле установить пушки, что было делом недешевым, и содержать вооруженную охрану.

Однако и эти меры предосторожности не помогли сокрушить витальеров. У них были более маневренные суда, они были гораздо более уверены в своих силах; поскольку их суда изначально не были нагружены товаром, они могли гораздо быстрее двигаться и относи­лись, по свидетельству очевидцев, к тем кораблям, которые они захватывали, достаточно жестоко. Они безжалостно выбрасывали за борт моряков. Впрочем, в ответ и купцы Ганзейского союза, естественно, когда им удавалось захватить витальеров, тоже к ним мягкости не проявляли. Они заковы­вали их в цепи, а иногда даже сажали их в бочки из-под сельди, доставляли на берег и казнили.

Однако проблема морского разбоя, вызванная появлением братьев-витальеров, продолжала сказываться на выгоде торговли и на ее процвета­нии. Некоторым решением этой проблемы стал захват Готланда и, соответственно, истребление братьев-витальеров Ливонским орденом в XV веке.

Таким образом, мы видим, что коопе­рация, которая начиналась довольно хорошо, в какой-то момент дала сбой и позволила одной части организации обратиться против другой, потому что в результате ведения военных действий между государствами одной части этой организации было позволено извлекать выгоду из пиратских нападений.

То есть сама эта политика государ­ствен­ного разрешения, так сказать, на веде­ние пиратских действий подры­вала основы кооперации. Похожая ситуация существовала и в Ла-Манше. Активные действия разбойников в Ла-Манше вели к серьезным осложнениям в экономике и торговле Англии, Франции и других государств севера Европы. И здесь, естественно, тоже возникают попытки кооперации.

Один из первых примеров такой кооперации — это Лига пяти портов, возник­шая в XIV веке. В нее входили прибрежные города на юго-западе Англии, которые тогда были крупными портовыми городами. Это Дувр, Гастингс, Хит, Нью-Ромни и Сэндвич, к которым позднее присоединились Уинчелси и Рай. В настоящее время все эти городки существуют, хотя Рай и Ромни фактически перестали быть прибрежными городами, потому что море от них отступило; серьезное портовое значение сохраняет сейчас только Дувр.

В рамках этой Лиги пяти портов фактически была создана полицейская флоти­лия, которая должна была обеспечивать порядок в морской торговле и, есте­ствен­но, бороться с морскими пиратами. Но проблемы здесь начались еще раньше, еще быстрее, чем в Ганзейском союзе. Потому что изначально эта полицей­ская флотилия Лиги пяти портов имела право обыскивать любой корабль, который следовал через пролив. Естественно, первоначальная задумка состояла в том, что вооруженные корабли тем самым не будут про­пускаться — будут пропускаться только торговые корабли. Однако эта привиле­гия немед­ленно превратилась в возмож­ность для очень выгодного грабежа. Организо­вать контроль над деятельно­стью лиги, который заставил бы ее действовать в интересах торговли, было невозможно. Государство было слабым. Поэтому в результате лига превратилась в еще одну банду морских грабителей, которые имели королевский эдикт, то есть разрешение досматривать суда, и пользова­лись этим для совершения грабежей.

В результате стали складываться другие альянсы, скажем среди английских купцов из других городов, которые пытались противостоять грабежу со сторо­ны Лиги пяти портов. В резуль­тате сложилась такая сложная ситуа­ция, когда практически в каждом английском порту имелась своя полупиратская группи­ровка, которая была призвана защищать корабли и гавани этого порта от дей­ствий других морских разбойников.

Английская корона очень долго осознавала, что есть какая-то проблема. И как только она это осознала, она попыталась решить проблему, введя суровые законы за пособничество пиратам. Однако эти законы уже оказались абсо­лютно недействен­ными — именно потому, что пираты в каждом прибреж­ном городке фактически срослись с местной властью, знатью, которая взимала с пиратов ренту, получала небольшой доход и, соответственно, была абсолютно не заинтересована в том, чтобы прекращать пиратскую деятельность.

То есть получается, что здесь клубное благо, вот эта кооперация Лиги пяти портов, при слабости государства привела к тому, что безопасность английской торговли фактически была куплена за счет того, что определенной группе английских моряков предоста­вили возможности для грабежа, что привело к взиманию дани с тех, кто не хотел ему подвергаться.

На всю эту сложность накладывалась еще и ситуация со Столетней войной между Англией и Францией, это 1337–1453 годы, когда часть этих морских разбойников позиционировалась как борцы с неприятелем. Соответственно, про них складывались легенды, они становились героями.

Показателен пример Джона Холи, который в 1399 году организовал каратель­ную экспедицию против французов, ограбивших Дартмур, английский порт. В результате этой экспедиции удалось захватить 34 французских корабля, что, есте­ствен­но, воспринималось как большая победа со стороны англичан. На самом деле Холи был купцом, который очень удачно сочетал торговлю с таким полупиратством, и за организацию каперских экспедиций, то есть экспедиций, санкционированных государством (правда, нередко и несанк­ционированных), он даже получил звание вице-адмирала.

Другой пример героической такой легенды — так называемые «мо́лодцы из Фауэя». В XIV–XV веках Фауэй был важным центром морской торговли наравне с Дартмуром и Плимутом. Сейчас это по-прежнему небольшой при­брежный город в Англии. И своим богатством и благосостоянием в XIV–XV ве­ках порт Фауэй был обязан главным образом пиратству, которым в основном промышляли его жители. Во время Столетней войны они безжа­лостно грабили побережье Нормандии — есте­ственно, также прикрываясь каперским свиде­тель­ством от английского короля. Но и вне военных действий они продолжали заниматься пиратством. И они были одними из тех, кто боролся с Лигой пяти портов. То есть, повторимся, в Англии (во Франции, впрочем, тоже) в каждом порту имелась своя пиратская группировка, которая действовала в интересах этого порта, этого небольшого региона.

Позднее была предпринята еще одна попытка решить проблему с пиратством в этом районе, причем попытка уже международного уровня. В начале XV века Англия, Франция и Испания договорились к услугам корсаров (так называли каперов, которые действовали в этом районе) не прибегать. А для того чтобы гаранти­ровать, что капитаны кораблей будут вести себя так, как короли дого­ворились, было предложено брать серьезный денежный залог с каждого капитана, когда корабль выходил в море. Если корабль возвращался из путеше­ствия и никаких известий о том, что он на кого-то напал, не было, то залог возвращался.

Ситуацию это улучшило, но нена­долго, поскольку приводило к повыше­нию издержек в торговле: купцы должны были найти не только торго­вый капитал на финансирование самого торгового предприятия, но еще и деньги, которые нужно было внести в залог за капитана. Более того, это противоречило инте­ресам всех тех, кто был связан с пиратским бизнесом. В результате к сере­дине XV века ситуация настолько ухудшилась, что морской путь доставки товаров из Лондона в Венецию и обратно был заменен (там, где это было возможно, естественно) на сухопутный путь, несмотря на то что сухопут­ным путем доставлять товары было сильно дороже.

К концу XV века английская корона решила попробовать перейти уже к прямой кооптации — не к кооперации, которую мы видели на примере Лиги пяти портов, а к задействованию отдельных людей, которые были готовы на свой страх и риск бороться с пират­ством. В данном случае кооперация — это такое квазиобщественное благо под контролем государства, а в случае коопта­ции решение проблемы отдается на откуп частному сектору, если так можно выразиться. Появлялся капитан, который сообщал, что готов бороться с пира­тами в этом районе, получал соответствующее свидетельство от властей и отправлялся решать эту проблему.

Генрих VII начал выдавать такие каперские свидетельства тем, кто готов был бороться с пиратами, а также тем, кто утверждал, что он подвергся нападению пиратов в этом районе. В чем был смысл? Если английский купец говорил, что он пострадал от французских пиратов, скажем, на сумму в 500 фунтов, то он по­лу­­чал право ограбить французский корабль на такую же сумму. Как можно догадаться, проблема крылась в том, что никто не мог проверить, только ли французский корабль будет ограблен и только ли на 500 фунтов. Фактически эта система узаконивала пиратство.

Показателен пример шотландского купца Эндрю Бартона. Его отец в конце XV века получил грамоту от шотланд­ского короля, которая позволяла ему взять реванш над португальцами, ограбившими его. Следующий король Шотландии Яков IV продлил эту грамоту уже сыну, и в начале XVI века Эндрю Бартон появляется у побережья Фландрии, вовсе не Португалии, с двумя хорошо вооруженными кораблями, Lion и Jenny Pirwyn, и начинает грабить попадав­шиеся ему корабли под любым флагом. Причем, говорят, особенно сильно он грабил англичан, которые вели торговлю с фламандскими портами. В конце концов масштабы деятельности Бартона стали настолько крупными, что Генрих VIII выслал против него свои корабли, и в ожесточенном морском сражении у Гудвиновых песков (Goodwin Sands) Бартон был убит, его корабли были отбуксированы в Блэкуэлл, где их включили в состав Английского военно-морского флота. Впрочем, эта битва и вся история с Бартоном послу­жила сюжетом нескольких баллад. Для шотландцев Бартон оставался героем.

То есть мы видим, что торговля терпит большие неудобства, купцы теряют прибыль, но ни одна из сторон не настолько сильна, чтобы решить проблему. Слабость центрального государства приводит к тому, что любые договоры, заключаемые на уровне глав государств, фактически оказываются недействи­тельными из-за поведения местных властей, которым гораздо выгоднее поддерживать пиратов, которые отчисляют часть своих доходов в местную казну.

На юге Европы ситуация была не слиш­ком лучше. Обычно, когда говорят про Средиземное море в Средние века и про ситуацию с морской торговлей и с пи­ратством, предполагается, что основные столкновения происходили между христианской и мусульманской цивилизацией. То есть христианский Запад против мусульманского Востока. Однако на практике это было не совсем так. Пираты и приватиры (это еще одно название каперов и корсаров) часто исполь­зовали религиозное прикрытие, когда речь шла о захвате рабов. Как правило, все-таки людей собственной веры в рабство не продавали. Но в осталь­ном пираты грабили всех, и это была своего рода война всех против всех.

Большинство пиратов в Средиземном море имели каперское свидетельство от какого-нибудь государства, при этом пиратские экипажи были крайне интернациональны. Известно, что византийские императоры выдавали капер­ские свидетельства западным корсарам, чтобы они грабили других западных корсаров, ослабляя тем самым торговых противников. Генуэзцы, пизанцы и мусульмане могли нахо­диться на одном пиратском корабле и бороться как против мусульман, так и против христиан — в зависимости от того, под чьей эгидой корабль выступал.

Известно, что греки были на службе, например, у эмира Айдына Умура  Бахаэддин Умур-бей Айдыноглу (тур. Umur Bey Aydınoğlu; 1309–1348) — второй эмир (бей) эмирата (бейлика) Айдын на побережье Эгейского моря, а берберийские корсары  Берберские пираты — пира­ты и каперы, преимущественно мусульмане, промыш­ляв­шие у берегов Се­верной Африки со времен арабских завое­ваний и до сере­дины XIX века. состояли из христиан-ренегатов. То есть по боль­шому счету существовала группа людей, которая была готова пускаться в разного рода авантюрные приключения и служить тому, кто пообещает лучше заплатить.

Кроме того, очень сложно провести настоящую грань между купцами и корса­рами. Мы уже видели на севере Европы, что фактически купцы могли вести полупиратскую деятельность — то же самое наблюдается и в Среди­земном море. Например, у Боккаччо в «Декамероне» есть рассказ про купца Ландольфо Руффоло из Равелло, который после того, как его ограбили пираты, покупает и оснащает собствен­ное пиратское судно и начинает грабить все суда, которые ему кажутся подходящей добычей. По большей части турецкие.

Более того, есть примеры, когда коммерческая деятельность сочеталась с пи­рат­ской там, где это было выгодно. То есть принцип «Торгуй, если ты сла­бее, и грабь, если ты сильнее!» продол­жал процветать. Естественно, такое процве­тание пиратства приводило к тому, что торговые условия ухудшались. Однако государства продолжали выдавать каперские патенты, поскольку каперы дели­лись с казной своей добычей, а кроме того, с точки зрения государства, способ­ствовали вытеснению торговых конкурентов из пределов данного государства, что возвращает нас к концепции закрытого моря — конкрет­ного региона моря, где контроль полностью осуществлялся данным государством.

Пиратство было такой же неотъемле­мой опасностью мореплавания в тот пери­од, как и погода. Законы большин­ства торговых государств, торговых городов (Венеции, Пизы, Марселя, Дубровника, еще ранее — Иерусалим­ского королев­ства) включали потерю груза от действий пиратов в один ряд с потерей груза от кораблекрушения. Потеря груза из-за нападения пиратов освобождала долж­­ника от всех обязательств перед спонсором, который обеспечивал его капиталом для путешествия. Безусловно, это тоже открывало некоторые воз­мож­ности для злоупотребления. Например, для возможности договориться с пиратами и фактически разделить добычу.

Все крупные торговые республики того времени, о которых мы знаем, — прежде всего, Венеция, Генуя, Пиза — прибегали к грабежу в первую оче­редь на море, но также и на суше в попытке уничтожить конкурентов. Это занятие морским разбоем было крайне выгодным предприятием. Ради этого рисковали чем угодно, их могли даже отлучить от Церкви. Известно, что неко­торые папы в попытке успокоить слишком горячие головы угрожали и перио­дически налагали отлучение от Церкви на крупные города-государства. Однако даже это не удерживало от серьезного морского разбоя.

Мы уже видели, что на севере Европы в основном прибежищами пиратов были либо острова, либо прибрежные территории. Естественно, то же самое наблю­далось и в Средиземном море, где пираты по традиции, продолжающейся с античных времен, находили себе прибежище в удобных заливах, на островах, в прибрежной зоне в целом.

Известно, например, что пиратские базы находились в заливе Анталья, где было удобно перехватывать маршруты от Родоса до Кипра и от Святой земли до Египта. Собственно, на Родосе и Кипре также базировались корсары-христиане. На острове Лесбос базирова­лись корсары, которые контролировали проход к Дарданеллам. На острове Сапьендза корсары-христиане со време­нем сменились корсарами-османами. На Мальте сначала действовали корсары и приватиры, например генуэзцы, а позднее действовал, как мы уже сказали, Мальтийский орден. В проливе Отранто действовали каталонские и сицилий­ские пираты. Позднее их сменили берберийские пираты. На Сардинии действовали корсары-христиане и корсары Северной Африки. Одни и те же места использовались в разные периоды времени разными пиратскими группировками. Но самые удобные с точки зрения географии места никогда не оставались без пиратов.

Естественно, пираты хорошо знали все бухты, все рифы, все течения и продол­жали накапливать эти знания, разви­вать технику военного боя — в этом была, собственно, их сила. У нас нет большого количества источников о том, какое же было вознаграждение у пиратов, насколько действительно это было выгодным делом, однако у нас есть некоторые отрывочные сведения. За заня­тие этим рискованным бизне­сом, пиратством, полагались некоторые компен­сации на случай увечья. Например, в договоре, заключенном с командой антипапы Бальтазара Коссы в 1385 году, было оговорено, что если кто-то из пиратов в результате занятия пиратством теряет глаз, то он получит компен­сацию в размере 50 золотых флоринов. В одном флорине было 3,5 грам­ма золота. Для сравнения: рабочие, занятые в строительном бизнесе, в это время в день получали эквивалент пяти граммов серебра.

Однако настоящие подробные сведения о том, каковы были пиратские состоя­ния в то время, отрывочны и ненадеж­ны, поскольку бо́льшая часть пиратов была прочно ассоциирована с какими-либо властями и скорее делилась своими доходами с ними.

Если подвести небольшой итог тому, что мы увидели про пиратство в Средние века, можно отметить, что экономика оставалась аграрной — в том смысле, что промышленность и ремесла еще не были ее самыми главными двигателями и это по-прежнему была игра с нулевой суммой  Игра с нулевой суммой (англ. zero-sum game), или антагонистическая игра, — игра, в которой участвуют два или более игрока, выигрыши которых противоположны., когда было важнее всего, кто владел ресурсами. Производили с помощью этих ресурсов все примерно оди­наково. Отсюда, естественно, вытекала идея закрытого моря и желание максимально подавить в том числе торговых конкурентов. Государства в это время слабые, политически нестабильные, что означает, что они не могли выступать действительной серьезной силой, которая обеспечивала бы безопас­ность морской торгов­ли. И в результате этого — те самые попытки организо­вать это с помощью частного сектора, выдавая каперские свиде­тельства. Которые при отсутствии контроля со стороны государства приводили к тому, что называется захватом. Когда интересы государства на локальном уровне фактически срастаются с инте­ре­сами пиратства. Власти в прибреж­ном городе невыгодно искоренять пиратство у себя.

Естественно, выгодное географическое положение некоторых мест означало, что они с большой долей вероятности были и оставались пиратскими базами, даже если принадлежность пиратов со временем менялась. Свою лепту в об­щую войну всех против всех вносила и Церковь, поскольку некоторые ордена выступали как серьезные игроки на этом поприще — либо в борьбе с пират­ством, либо в поддержке пират­ской деятельности. Кроме того, они серьезно занимались и торговлей. Церковь также могла попытаться при­струнить наиболее рьяных игроков в борьбе за господство на море, вплоть до отлучения от Церкви, однако рабо­тало это не всегда. Более того, религия была своего рода водоразделом в тор­говле рабами. Не продавались в рабство люди собственной веры, однако с точки зрения занятий пиратским бизнесом религия не представляла собой жесткого препятствия.