Расшифровка Почему забота — это категория науки о гендере и как общество мешает нам заботиться о других?

Зачем заботиться о том, кто заботится, и почему это важно в масштабах человечества

Автор Елена Здравомыслова

Сегодняшняя лекция посвящена заботе. Начнем со словоупотребления, хотя слово это знакомо всем носителям русского языка. Словарь русского языка Ожегова дает следующие три основных определения слова «забота». Первое — «бес­покойство, беспокойное, обременительное дело». Например: «много забот у кого-то», или «заботы по хозяйству», или «забот по горло». Второе — «мысль или деятельность, направленная на благополучие кого-то или чего-то». И третье — «внимание, попечение, уход, опека». Антонимы слова «забота» — «безразличие» и «невнимание».

Ну и вот в целом я хочу начать с того, что разговор о заботе понятен всем, потому что человек в течение всей своей жизни постоянно вовлекается в этот опыт. Человек — хрупкое существо. Новорожденный младенец совсем беспо­мощен, он нуждается в длительной заботе и долго остается зависимым. Забота — это кормление и умывание, воспитание, обучение навыкам повседневного бытия, жизни в большом обществе для тех, кто еще не стал взрослым. С возрастом человек становится все более самостоятельным в своих действиях, но возникают привязанности и отношения, и он сам начинает заботиться о других человеческих и нечеловеческих существах. Взрослый человек болеет, и тогда для скорейшего выздоровления он нуждается не только в медикамен­тозном лечении, но и в уходе и в под­держке. А в стар­шем возрасте человек становится более уязвимым физически и психо­логически: наступает время жизни, когда ему становится трудно справляться с повседневными делами, даже уходом за собой иногда, и его зависимость, потребность в поддержке возрастают.

Я начинаю наш разговор рассказом о хруп­кости человеческой жизни, чтобы подчеркнуть, насколько универ­сален опыт заботы, насколько важна забота для благополучия отдельного человека и общества в целом. Мы неиз­бежно активно включаемся в отноше­ния заботы в течение всего жизненного пути, являемся адресатами заботы, сами ее осуществляем, но, конечно, не все и не всегда.

Разговор о заботе — это о повседневном опыте поддержки людей. И мы пони­маем, что забота — это об отношениях, о помощи. В таких отношениях всегда воспроизводится определенная структура: есть заботящийся, тот, кто печется о благополучии кого-то или чего-то, и тот, на кого направлена забота, и есть усилия, ориентированные на благополучие другого, который как-то их воспри­нимает, поощряет или отталкивает. Забота универсальна, но она социально и культурно конструируется, то есть она принимает разные формы и конфигу­рации в различных обществах. И в нашей повседневной жизни мы понимаем, что забота может быть различной и по адресату: больной человек — и самый молодой, и ребенок, и пожилой. По месту осуществле­ния: дома или в специ­аль­ном учреждении. По длительности: долгосрочная забота или разовая. По степени формализации: ее может осуществлять член семьи или специалист, профессионал по стандарту и по степени профессиона­лизации. Ну и также по субъекту заботы.

Забота в представлении людей — очень бытовая категория со множеством бытовых коннотаций, но при этом она является социологической категорией, и вот в данной лекции мы будем говорить о социологическом понима­нии заботы. Нам интересно, как осмыс­ливают заботу гендерные исследова­тели, какие формы они различают, какие результаты различных видов заботы видят, что происходит с практиками заботы в современном мире. Мы обсудим тренды коммоди­фикации и профессионализации заботы, их аутсорсинг рыночным институтам и профессионалам. Мы обратим внимание на феномен глобального похолодания и проекты решения кризиса заботы, которые предлагают исследо­ватели и социальные политики.

Как осмысливается забота как социаль­ный феномен? Термин «забота» и свя­занный с ним круг понятий приходит в социальные науки благодаря акаде­мическим феминисткам второй волны. Он приходит из повседневной речи социальной политики 1970-х годов. Забота определяется следующим образом: это совокупность физических, интеллектуальных и эмоциональных усилий, которые направлены на благо­по­лучие других людей, в особенности тех, кто нуждается в помощи и ограни­чен в степени самостоятель­ности. Именно поэто­му, обсуждая заботу, ее практики, исследователи чаще всего говорят о детях, больных и стариках. Мы уже знаем из предыдущих лекций, что феминистские исследователи всегда имеют в виду проблему неравенства и несправедливости, а также ставят перед собой посильные задачи их пре­одоле­ния. И в данном случае они говорят о проблемах неравенства и непри­знания заботы, о пробле­мах заботящегося человека и того, кому адресованы его усилия. Их интересует дефицит и несправед­ливость распределения заботы в современном обществе, они стремятся его преодолеть и поэтому изучают то, как организованы практики повседневного ухода за зависимыми людьми.

Далее мы обозначим тематическое поле гендерных исследований заботы, пусть даже фрагментарно. Вот первая важ­нейшая тема — положение в обществе тех, кто заботится. Гендерные исследователи стали изучать заботу как повсед­нев­ный неоплачиваемый домашний труд женщин. То есть это матери, супруги и бабушки, домашние хозяйки и работающие женщины, родственники, осуще­ствляющие уход за детьми, больными и немощными домочадцами, с которыми они проживают вместе или раздельно. Но заботятся не только о тех, кто явля­ется в высшей степени зависимым. Забота распространяется на всех близких. Домашняя забота осуществля­ется в пространстве дома членами семьи, не опла­чивается и ограничивает в степени свободы всех, кто вовлечен в эти практики. Таким образом, забота понимается как труд, нераз­рывно связанный с семейны­ми ролями. Термин «труд заботы», а по-английски care work, используется для обозначе­ния того, что раньше считалось просто женской ролью и женским естественным предназначением.

Исследовательницам важно сделать видимым то, что раньше считалось само собой разумеющимся. В россий­ском контексте исследования женской домашней работы также проводились. Еще в 1970-е годы Гордон и Клопов в своей книге «Человек после работы» представляют результаты изучения бюджета рабочих семей. И обнаружили они в этом исследовании, что рабо­тающие женщины тратят в 2,5 раза больше времени на домашнюю работу. В целом труд заботы как домашней работы предполагает серьезные усилия, хотя выглядит как рутина. Он никогда не кончается. Его можно облегчить с помощью механизмов и внешних помощников, но забота о близких всегда сохраняет свою эмоциональную напряженность, свою телесную вовлеченность, свою значимость для того, кто это делает, и для того, кому она адресована.

Забота о близких — это труд, повторю еще раз, но труд особого рода. Как же его назвать? Как обозначить его отличия от других форм труда, особенно оплачи­ваемых? И вот тут помогает метафора «труд любви», которую вводят в оборот английские исследовательницы Андерсон и Грэм. Труд любви как особый вид работы включает все виды непосредственного практического ухода и обслу­жива­ния близких. Такая забота многозадачна, предполагает разнопла­новые и нестандар­тизируемые трудовые задания, которые постоянно меня­ются. Часто такая домашняя деятельность рутинизирована, то есть она выполня­ется как само собой разумеющееся выражение чувств, отношений, семейного долга. Забота предполагает комплексное расходование мате­риальных, физических, интеллектуаль­ных и, что чрезвычайно важно, эмоциональных ресурсов, которые связаны воедино. Именно потому, что это труд любви, забота отлича­ется от других видов работы своей мотива­цией. Она осуществляется не из-за того, что ожидается оплата. Она осуществля­ется из чувства долга или привя­зан­ности. Ядром заботы является персонализиро­ванное отношение к другому и эмоциональная работа, которая подразумевает следование правилам выражения чувств, правилам чувствования, и они определяются культурой общества.

Труд профессионалов также должен соответствовать вот этой логике вовле­ченного персонализированного участия, внимания к потребностям зависимого человека. Так должны работать и нянечки, и медсестры, и социальные работ­ники. Но они далеко не всегда таким образом относятся к своим подопечным. И в небрежении заботой виноваты не только они сами, но и те условия, в которых они трудятся.

Феминистские исследователи подчеркивают, что практики заботы пронизаны отношениями власти, обусловленной неравным распределе­нием ресурсов контроля и степенью нуждаемости. Нуждающиеся в поддержке люди получают помощь, но тем самым они являются объектами контроля. Степень автономии зависимого человека может быть различной: он даже сам иногда может испытывать когнитивные нарушения и быть полностью зависимым. Но иногда, наоборот, этот человек нуждается в незначительной поддержке. Но сам факт зависимости остается. Отсюда вытекает потен­циально конфликтный характер отношений заботы. То есть я хочу подчеркнуть, что нельзя ожидать от отно­шений заботы полной гармонии, всегдашней удовлетворенности обеих сторон. Могут возникать конфликты между получателем заботы и тем, кто ее практи­чески осуществляет, — и дома, и в сфере внедомашней. Няня может быть недовольна мамой, которая явля­ется ее работодателем, если та избы­точ­но ее контролирует, постоянно расширяет спектр ее обязанностей, не соблюдает расписание — например, приходит позже, чем обещала, с работы, выражает неуважение, недоплачивает (у нас в исследованиях были такие случаи). И тогда такая няня чувствует себя объектом эксплуатации и готова разорвать отноше­ния. Другой пример конфликтогенности заботы: пожилой человек может быть недоволен социальным работником, который формально относится к своим обязанностям, стандартно выполняет предписания, не уделяет личного внимания, не проявляет сочувствия, игнорирует индивидуальные запросы, просто мало общается. Дилеммы заботы частично разрешаются на основе принципов сохранения автономии нуждающегося, прояснения потребностей и делегирования заботы, то есть разделения ее с другими акторами, дейст­вующими лицами.

Я хочу подчеркнуть, что гендерные исследования всегда имеют некоторый политический пафос. И вот полити­ческий пафос исследо­ваний заботы заключается в том, чтобы сделать видимым повседневный труд по уходу и обслуживанию и способствовать его признанию, облегчению и переоценке. Феминистки стремятся к тому, чтобы помогающему помогали, чтобы общественные институты вносили свой вклад в практики повседневной заботы.

Эмпирические исследования заботы сосредоточены на детях и пожилых. Эти исследования выделяют издержки, или штрафы, заботы. Это важное понятие, с которым неизбежно сталкиваются те, кто полностью погружен в уход за близкими. По-английски это называется care penalty. Штрафы заботы, пишет Нэнси Фолбр в своей работе «Невидимое сердце», «это любые ограни­чения, которые накладывают на человека практики заботы: ограничения в заработке, нехватка свободного времени и личной автономии, барьеры профессионального роста и самореали­зации, психологические эффекты выгорания». Штраф заботы распространяется и на членов семьи, посвятивших себя всецело родственной поддержке близких, и на тех, кто занят в сфере оплачиваемой заботы — работники, которые вознаграждаются недостаточно, а труд считается малопрестижным, как труд нянечки, или помощника по уходу, или социального работника.

Приведем пример. В тех обществах, где государственные и рыночные сервисы заботы о старых людях не развиты, львиная доля непосредственной заботы о старших родственниках приходится на работающих женщин среднего стержневого поколения. Его иногда еще называют промежуточным поколе­нием. Это возраст 45–65 лет. Эти женщины вынуждены ограничивать свой профессиональный рост, досуговые практики, фактически лишены про­странства частной жизни. Эмпирически подтверждено, что показатель их здоровья тем ниже, чем больше времени они посвящают интенсивной заботе. Помощь государства и рынка в организации их жизни, сочетании профессиональной занятости и заботы о старших крайне ограниченна. Такие данные получены в сравнительном исследовании, проведенном в четырех странах Европейского союза в 2010-х годах — в Италии, Германии, Польше и США. Целью исследования было изучение проблем баланса занятости и заботы, то есть совмещение заботы и работы тех, кто ухаживает за членами семьи. И вот этот эффект сочетания разных обязательств заботы, с которым сталкиваются люди в определенный период своей жизни, называется синдромом промежуточного поколения. Именно поколение промежуточное, или «поколение сэндвича», — это люди, которые стоят перед несколькими вызовами. С одной стороны, еще не выросшие дети ожидают их поддержки; с другой стороны, пожилые родственники требуют ухода, а еще недавно они сами, возможно, помогали среднему поколению. А с третьей стороны (как в нашей стране, например), это люди, которые еще в большинстве своем вовлечены в оплачиваемый труд. И это практическая забота, в которой по преимуществу больше заняты женщины. То есть синдром промежу­точного поколения, или «поколения сэндвича», как называют его исследователи, характерен и для российского общества и в будущем получит еще большее распространение, чем сейчас, что связано с демографиче­скими процессами, хотя не только с ними.

Я хотела бы повторить, что штрафы заботы, вот эти издержки, связанные с погруженностью в повседневный уход и заботу о нуждающихся близких, гендерно выражены. Хотя надо признать, что мужчины также расплачиваются за заботу. Вот такое неравенство, такая феминизация штрафов заботы связана с тем, что общество возлагает именно на женщин основную ответственность за домашний труд, за практики непосредственного ухода. И сами женщины идентифици­руют себя как главных исполнителей, ответственных за эти практики. Социологи отмечают, что женщины специализируются на функциях заботы по двум основным причинам: благодаря социализации, то есть тому, как они были воспитаны, к чему их приучали, что они усвоили, и благодаря институциональным гендерным границам, то есть тому, как работают обще­ственные учреждения, которые поддерживает социальная политика и главная идеология. Кроме того, феминизация заботы поддерживается еще одним важным трендом — стигматизацией тех мужчин, которые склонны выполнять труд заботы. Действия таких мужчин, которые готовы брать отпуск по уходу за ребенком, которые, может быть, могли бы быть лучшими опеку­нами своих старших родственников, чем даже женщины, их действия, их выбор считаются отклонением от нормы маскулинности. Угроза стигмы отвращает многих мужчин от соответ­ствующих практик. И поэтому проблема сочетания оплачиваемого труда и домашней заботы является в основном женской проблемой в современном обществе.

Именно эта проблема отличает социаль­ную позицию женщин от позиции мужчин. Я постараюсь прояснить свою мысль примером. Журналисты доволь­но часто обраща­ются к успешным женщинам, начиная разговор, с вопроса «Как вам удается сочетать ваши карьерные достижения с ролью матери и супруги?». Трудно представить себе, чтобы так начинался разговор с успеш­ным мужчиной. Но тем не менее в настоящее время мы видим сдвиги в гендерном устройстве заботы, а исследователи все больше внимания уделяют вкладу мужчин в практики заботы и акцентируют внимание на барьеры их вовлечения и те факторы, которые ему способствуют. Массовые статисти­ческие исследования домашней заботы о пожилых в Великобритании и Австра­лии показали, что в возрасте после 65 лет мужчины и женщины на равных участвуют в семейной заботе, потому что объектом их заботы являются пожи­лые супруги. И, таким образом, в отношении супружеской заботы в старшем возрасте все больше осуществляется гендерный баланс, но далеко не всегда (я привела сейчас исследование социолога Роберта Файна).

Сейчас мы описали то, как гендерные исследователи изучают домашний труд. Обратимся ко второй теме, непосред­ственно связанной с преобразованиями заботы в современном обществе. Ведь теперь забота — это не только домаш­нее дело и не только дело членов семьи женского пола. Аутсорсинг, то есть делеги­рование части заботы другим акторам, — это структурное явление. Если члены семьи хотят и могут снизить издержки домашней заботы, современное обще­ство предоставляет им некоторые институциональные возможности: можно купить заботу, наняв помощников; воспользоваться поддержкой социального государства, пригласив социального работника, или помощью общественных организаций; перераспределить домашнюю заботу в семье таким образом, чтобы нагрузки распределялись более равномерно. Исследо­ватели рассматри­вают трансформацию домашней заботы под влиянием рыночных отношений. И для нашего общества это очень актуально. Речь идет о коммодифика­ции домашней работы: домашняя работа становится товаром (это от слова commodity). Труд заботы о близких можно купить. Но, конечно, не все могут позволить себе эту роскошь.

Рынок домашнего труда развивается в российском обществе и тоже имеет гендерный профиль — впрочем, как и во всем мире. Наемные няни и си­делки — это особый сегмент рынка труда, который в значительной степени находится в тени, то есть не всегда отношения найма закрепляются офи­циаль­ным трудовым договором. На теневых работников, как вы знаете, не распро­стра­няются социальные гарантии трудового права, и таким образом они оказываются объектами того, что социологи называют структурной эксплуа­тацией. То есть их лично, может быть, не эксплуати­рует наниматель — наобо­рот, они стали друзьями и почти членами семьи, но факт остается фактом: нет отчисле­ний пенсионных, нет больничных страховых листов, не идет стаж. Это одна сторона проблемы наемного домашнего труда, который частично остается в тени всегда, несмотря на все усилия государства.

Однако важно учесть еще одно обстоя­тель­ство. Исследователи показывают, как в современном мире действует глобальный рынок заботы и социаль­ных услуг в целом, формируются так называемые гендерные глобальные цепочки заботы. Это термин американ­ской исследовательницы Арли Хохшильд. Глобальные цепочки заботы — когда облегчение домашних забот зажиточных женщин и женщин-профессионалов среднего класса осуществляется за счет труда опла­чиваемых домашних помощников, приехавших из бедных стран. При этом гендерное перераспределение домашней работы не происходит, она по-преж­­нему сохраняет женское лицо. Однако появляется женская трудовая армия обслуживающего персонала, которая удовлетворяет спрос на заботу в экономически ресурсных слоях населения. Это новый обслуживающий класс. Он часто становится объектом эксплуатации. Вот этим аспектом несправед­ливости в труде заботы также занимаются гендерные исследователи во всем мире, в России — то же самое. Изучаются миграционные потоки работниц глобального юга, который продает свои услуги семьям глобаль­ного севера: из Филиппин приезжают в США. Россия также демонстрирует свой вариант глобальных цепочек заботы: мигрантки из стран постсовет­ского пространства и из бедных регионов России приезжают на заработ­ки в крупные города страны, где есть спрос на их труд.

Для многих такой заработок в людях — шанс улучшить свое положение, решить домашние проблемы, помочь детям и в целом заработать. Но иссле­дователи обращают внимание на уязвимость позиций таких трудовых мигранток — нехватку защиты их трудовых прав, риски эксплуатации. Они обращают внимание на изменение структуры заботы в странах, откуда приехали эти женщины. Там они часто уезжают из семей, и их дети и вообще подопечные остаются на руках старших родственников или сообщества в целом. Кроме того, исследователи обращают внимание не только на уязви­мую позицию домашних работников, но и на могущество, власть этих нянь и сиделок, от которых зависит благополучие семей. Они изучают стратегии, которые используют разные стороны таких отношений найма, для того чтобы обеспечить доверие и качество заботы. В общем, коммо­дификация домашней заботы как глобальный тренд — отдельная важная тема. И феминистские исследователи всегда обращают внимание на то, что коммодификация (превращение заботы в товар) порождает проблемы. Довольно часто трудно гарантировать качество заботы, ее трудно контролировать.

Перейдем к еще одному аспекту трансформации заботы, который активно рассматривается гендерными исследователями сегодня. Мы поняли, что в современном мире забота крайне востребована и вышла за пределы семьи. Она осуществляется в учрежде­ниях и дома, бесплатно, за деньги, своими близкими или чужими, но в целом носит смешанный, гибридный характер как социальный феномен. Обозначая вот эту гибрид­ность заботы, исследова­тели говорят о ромбе заботы, когда помощь зависимым оказывают семья, госу­дарство, рынок и сообщество, то есть четыре угла, но в разной мере. Несмотря на то что разные акторы по-разному участвуют в заботе, в нашем обществе все-таки семья остается основным актором, поэтому режим заботы в России называют семейноцентричным, особенно когда мы говорим о заботе о пожи­лых людях. Несмотря на всю эту гибридность, участие других акторов, все практики заботы современной охвачены процес­сами профессионализации. Тут речь идет о заботе и уходе, которые осуществляются профессионалами, спе­циа­листами по уходу — сиделками, нянями, младшими медсестрами, теми, кого раньше называли нянечками. Это профессиональный труд, который, хотя и крайне востребованный, считается недостаточно престижным. Он стандар­ти­зирован, но эти стандарты совсем не всегда отвечают потребностям нуждаю­щегося человека. Исследова­тели вновь обращают внимание на женский про­филь профессиональной заботы и пытаются выяснить, почему он сохраня­ется. И предлагают два объяснения: женская социализация, о которой мы уже говорили, и институ­циональные барьеры для мужчин.

Итак, в современном обществе забота многопрофильна и гибридна. Конкрет­ные практики заботы и ухода, которые выполняют профессионалы и не про­фес­сионалы, а просто мотивированные люди, различаются по критериям локальности, длительности, типа отношений и статуса. Но гендерный дисба­ланс в заботе сохраняется, и, самое главное, сохраняется дефицит заботы. Это четвертая тема, на которой мы сегодня остановимся.

Дефицит заботы осмысливается исследователями в количественных и каче­ственных категориях. Количественно речь идет о нехватке домашних ресурсов заботы, нехватке профессионалов заботы в учреждениях, то есть большая текучесть работников по уходу, постоянная тревога членов семьи, что они недостаточно внимания уделяют своим близким. Качественный ­аспект нехват­ки заботы проявляется в постоянно воспроизводящемся разрыве между потребностями тех, кто нуждается в заботе, и той помощью, которая им предо­ставляется на прак­тике. Дефицит заботы исследователь­­ница Арли Хохшильд называет глобальным похолоданием. Это метафора, конечно, по аналогии с глобальным потеплением. Вот это глобальное похолодание, нехватка человеческого тепла, пронизывает современное бюрократическое рыночное общество. Решения проблем социального похолодания всегда локальны, частичны и временны. Дефицит заботы распространяется как на домашнее пространство, так и на институциональную заботу, то есть учреждения и публичные институции.

Гендерные исследователи показывают, что глобальное похолодание становится эффектом крупных, макроструктурных изменений, затрагивающих жизнь всех членов общества. Что же это за макроизменения? Во-первых, массовая вовле­ченность женщин в сферу оплачиваемого труда сократила возможность для них осуществлять домашнюю заботу в тех масштабах, которые ожидаются в рамках традиционных представлений о женской роли. Позиция женщин меняется: они теперь совмещают домашние заботы с оплачиваемой занято­стью. Во-вторых, старые гендерные стереотипы не допускают мужчин к боль­шей вовлеченности в труд заботы, даже если они к этому стремятся. В-третьих, социальная политика приводит к тому, что учреждения, призванные помогать в заботе и уходе, не справляются с растущими потребностями в заботе. Особен­но это касается поддержки пожилых граждан. В-четвертых, глобальное старе­ние населения приводит к росту числа людей, нуждающихся в долго­срочной заботе и уходе на последнем этапе своей жизни. И в-пятых, рост одиноких домохозяйств и нуклеаризация семей приводит к тому, что число тех, кто может предоставить повседневный уход в семье, сокращается. В литературе дефицит заботы описывается в категориях кризиса или разрыва. Опять подчеркну: разрыва между потребностями в заботе и тем, как она осуществля­ется на практике.

Я приближаюсь к завершению лекции. Мы лишь обозначили тематическое поле гендерных исследований заботы. В завершение хотелось бы представить те ориентиры социально-политических и культурных изменений, которые предлагают исследователи независимо от того, какую заботу они изучают, кто является ее адресатом и кто ее исполняет.

Во-первых, труд человека, который осуществляет непосредственную заботу по уходу и удовлетворению потребностей зависимых других, должен получить признание в обществе. Качество жизни общества зависит от того, как в нем относятся к тому, кто ухаживает за слабыми, больными и в целом зависимыми.

Во-вторых, гендерные исследователи стремятся к тому, чтобы меняющиеся потребности зависимых людей тоже удовлетворялись, чтобы практики заботы не объективировали ее адресата, не лишали его голоса, не были навязанными извне, а способствовали максимальному сохранению независимости и свободы.

В-третьих, они считают опыт заботы не только нагрузкой, тяжелым трудом, который нужно сократить и облегчить, но и неотъемлемым условием челове­ческого существования. Человек, который не имеет опыта заботы о близком или дальнем, ставшем близким существе, человек, который не заботится сам, многое теряет: горизонты и смыслы его существования сужаются. Это не­возможно доказать научно, но вполне возможно предполо­жить, что даже продолжи­тель­ность жизни также сокращается у тех, кто ни о ком не заботится.

В-четвертых, гендерные исследования стремятся к тому, чтобы неизбежное неравенство между тем, кто заботится, и тем, кто является адресатом заботы, сокращалось, чтобы зависимый человек получил возможность выбрать помощь, в которой он нуждается. Ведь у него могут и должны быть альтер­нативы. Возможно, он предпочтет институцио­наль­ную заботу, возможно — домашнюю, родственную, возможно — оплачиваемого работника, приходящего к нему на дом. У него должна быть возможность выбора. В нашем обще­стве считается, что все предпочитают стареть у себя дома, но, возможно, это только потому, что институциональная забота в наших домах престарелых не только является холодной, но явно недостаточной.

В-пятых, исследователи настаивают на том, чтобы коммодификация и профес­сионализация заботы не делали ее бездушной и холодной. Прописанные в трудовых договорах стандарты услуг никогда не будут полностью соответ­ствовать потреб­ностям зависимого человека, который нуждается не только в материальном уходе, но в коммуника­ции, психоло­гической поддержке, личностном участии, человеческом тепле.

В-шестых, гендерные исследователи всегда поддерживают тренды снижения гендерных барьеров для повседневной заботы. Они стремятся к тому, чтобы мужчины могли приобщиться на рав­ных с женщинами к этому тяжелому, но столь необходимому для общества и отдельного человека труду.