Расшифровка Что такое маскулинность и почему мужчинам не легче, чем женщинам?

Как оказалось, что «настоящих мужчин» больше нет, и почему это правильно

Автор Анна Тёмкина

В прошлой лекции мы говорили о празднике 8 Марта. Давайте вернемся к нему еще раз. Праздник — это важный ритуал, который проявляет и подтверждает нормативные роли. В данном случае для нас важны гендерные. Однако в основ­ном мы говорили о женщинах. А что же мужчины? Некоторые дарят цветы, поднимают тосты «за прекрасных дам», другие занимают профеминистскую позицию и присоединяются к дебатам о солидарности. Но сегодня все больше становится тех, кто не вполне понимает, какую позицию занимать и что не так в подарках и цветах. Значит, образцы стали изменяться.

Какую же цену приходится платить мужчинам за соответствие образу «настоя­щего мужчины»? Как изменяются образцы и почему усиливается консерва­тивное движение, прославляю­щее традиционную маскулинность? Об этом и пойдет речь в данной лекции.

Начнем с того, как смотрят на проблему маскулинности в гендерных исследо­ваниях. Внимание к положению мужчин в обществе было первоначаль­но связано с феминистским движением второй волны. Ее датируют 1960–70-ми годами, и о ней мы говорили в первой лекции. Исследователи обнаружили, что не только женщины ограничены своей социальной ролью, привязываю­щей их к домашнему хозяйству, но и мужская роль тоже достаточно узкая и ограни­чивающая. Любому мужчине предписывается быть добытчиком или защит­ником. От него ожидается рациональность, решитель­ность, смелость, сорев­новательность, ответственность и так далее. Предпола­гается, что «настоящие мужчины» не проявляют эмоции. Они не должны заботиться о новорожденных детях, заниматься домашним хозяйством. Исследователи не только обнару­жили социальное в гендерных ролях, но и увидели разнообразие моделей мужского поведения, норм и образцов. С критики мужской роли как узкой и ограничивающей и началось формирование отдельной области гендерных исследований — исследова­ний маскулинности. Их также называют критиче­скими исследования­ми мужчин. Критическими они являются потому, что не признают «естественность» гендерных иерархий: напротив, считают их изменчивыми и культурно обусловленными.

Социально-конструктивистская методология, то есть методология, рас­сматривающая гендер как социальный конструкт, позволила увидеть множественность маскулинностей. Маскулинности занимают разные места в гендерной иерархии в зависимости от культурного и политического контекста. На самом верху иерархии находятся те, кто соответствует образцам гегемонной, или доминирую­щей, маскулинности. Ее образцы также изменчивы, но в целом в современном обществе это белые обеспеченные гетеросексуальные мужчины среднего и высшего класса, которые обладают значительными материальными и символическими ресурсами. Ресурсы помогают поддерживать ту гендерную идеологию, которая обеспечивает привилегии и является привлекатель­ной для многих. На смену культиви­рованию физической силы в этом социальном слое приходят профессио­нализм, знания и престижная занятость.

А кто же не имеет необходимых ресурсов и статуса? Более низкие позиции в иерархии занимают мужчины не белой расы или не гетеросексуальные. То же самое — мужчины без гражданства или мигранты, а также мужчины с инва­лидностью. Безработные или занятые на низкооплачиваемых должностях, в том числе в сферах женской занятости, не имеют основного материального ресурса, и поэтому они в системе престижа тоже иерархически субордини­рованы. Таким образом, хотя существуют образцы, которые предписываются всем мужчинам, например быть добытчиком или защитником, в современном мире нет единых норм и моделей. Эти нормы и модели различаются в зависи­мости от возраста, класса, расы, сексуально­сти, состояния здоровья, граждан­ства. Изменялись эти модели и исторически, существенно различаясь в разных слоях. Нормы мужчины — русского дворянина XIX века имели мало сходства с нормами, организующими жизнь крестьянина.

Для исследования таких различий используется термин «интерсекцио­наль­­ность», или интерсекциональный подход. Он позволяет понять, что система привилегий и иерархий сложна и не все привилегии патриархата распространя­ются на всех мужчин. Гомосексуал не будет иметь привилегий гетеросексуаль­ного мужчины, безработные — привилегий высоко­опла­чи­ваемых. Наоборот, в современ­ном мире некоторые группы мужчин все более дискриминируются. Чтобы разобраться в этом феномене, нам нужно вернуться к образу «настоящего мужчины» и понять, какую цену приходится платить за соответствие данному образу.

Итак, образцы «настоящих мужчин», или гегемонной маскулинности, поддержи­ваются посредством культуры. Они тиражируются в СМИ, рекламе, искусстве, в текстах, в государственной политике, в праздниках. Это героиче­ские муж­чины в масскультуре (в сагах, балладах, вестернах, триллерах), это защитники Отечества. Таким мужчи­нам присуща брутальность, агрессивность, от культи­вирования которой недалеко и до насилия.

Если обратиться к советскому времени, то невозможно не вспомнить «Москва слезам не верит» и героя Алексея Баталова Гошу. Гоша — успешный уважаемый гетеросексуальный рабочий интеллигент, олицетворение принципов гегемон­ной маскулинности. Он укрощает эмансипированную Катю, провозглашая свою символическую власть. Цитирую: «Все и всегда я буду решать сам — на том простом основании, что я мужчина». Гоша не только зарабатывает, как он думает, больше своей подруги — он готов применить силу в защите слабого, способен на принятие решений и сильные чувства. Однако таким образцам могут соответствовать лишь небольшое число мужчин. Для осталь­ных они недосягаемы. К тому же сегодня к этим образцам добавлены еще и спортивные достижения, и сексуальная привлекательность, это и ухоженность, и следова­ние моде, и престижное потребление. Но и те, кто им соответствует, и те, кто к ним лишь стремится, должны много и интенсивно работать. Их рабочие места связаны с высоким уровнем ответственности, стрессом, нагрузками, то есть фактора­ми риска. И хотя здоровый образ жизни получает распростра­нение в современ­ных обществах, в том числе и в России, мужчины в гораздо большей степени, чем женщины, вовлечены в практики, которые разрушают их здоровье. Они больше курят, употребляют больше алкоголя.

Еще один фактор риска и потенциаль­ного стресса, сопряженный с предписа­ниями гегемонной маскулинности, — контроль выражения эмоций. Умение скрывать те эмоции, которые отождествляются со слабостью, — еще одно правило мужского поведения. Мужчины чаще умирают от тех причин, которые можно было бы предотвра­тить: в ситуациях криминала, аварий или вовремя не обратившись за медицинской помощью. Они реже посещают врачей, так как забота о здоровье не входит в практики «настоящего мужчины»: он в идеале не жалуется и не болеет. Кроме того, мужчины хуже ориентируются в системе здравоохранения, в то время как женщина встраивается в эту систему в ходе репродуктивного цикла и заботы о детях. В результате во всех индустриальных странах существуют парадокс: женщины оценивают свое здоровье ниже, чаще обращаются к врачам, а мужчины умирают раньше. Преждевременная смертность — это цена, которую приходится платить за соответствие образцам гегемонной маскулинности и за патриархатные привилегии. Согласно данным ВОЗ, в тех странах, где выше уровень гендерного равенства, продолжитель­ность жизни мужчин выше: меньше гендерных разрывов в заботе о здоровье, более равномерно распределяются нагрузки в семье и оплачиваемые занятости. Иными словами, гендерное равенство выгодно не только женщинам, но и муж­чинам. Однако гегемонная маскулинность — это не только практика, но и мощ­ная идеология. Под влиянием этой идеологии многие мужчины чувствуют себя ущемленными и пытаются вернуть себе утраченные привилегии.

Итак, далеко не все мужчины могут соответствовать желаемым образцам. Очень многие испытывают напряжение от своей гендерной роли. В совре­менных обществах они уже не являются единственными добытчиками: женщины массово вовлечены в сферы оплачиваемого труда и политики. Они стали активными на рынке труда, в политике, образовании, семье и в обще­стве в целом. Социальные позиции и женщин, и мужчин существенно меняются. Издержки мужской гегемонии приводят как к эмансипации, так и к ностальгии по патриархату и «настоящим мужчи­нам». В последнем случае эмансипа­цион­­ные изменения воспринимаются как опасные, звучат призывы вернуться к «естественным», традиционным гендерным ролям. При этом представление о якобы нерушимых гендерных границах фактически уже разрушено. Исследо­ватели используют понятие «кризис маскулинности», который связывается с невозможностью исполнения традиционных мужских ролей. А мужчины в этом дискурсе описываются как пассивные жертвы обстоятельств или эмансипации женщин.

Образцы гегемонной маскулинности в настоящее время пересматриваются во всем мире, включая и Россию. Примером, в частности, является последний всплеск внимания к феноме­ну сексуального домогательства в отношении женщин, начавшийся в Голливуде и получивший широкое распространение по всему миру. Совсем недавно нормы поведения мужчин в публичном пространстве допускали проявление сексуального интереса, в том числе навязчивого, часто — без учета желания женщины. А привле­кающую внимание в публич­ных местах женщину обвиняли в манипулировании и провокатив­ности. В настоящее время такие паттерны утрачивают свою привлекатель­ность, а их допустимость оспаривается значительной частью общества. Этот болезненный процесс становится симптомом конфликта разных гендерных образцов и ослабления патриархатной власти. С одной стороны, происходит размывание гендерной гегемонии, с другой — усиливается консервативное сопротивление, нацеленное на охрану и продвижение гендерных привилегий.

Для примера рассмотрим консерватив­ное движение в США, где эти процессы привлекли внимание социологов. Американская исследовательница Арли Хохшильд, исследуя экономически неблагополучные штаты, задается вопросом: почему именно в регионах с низким уровнем жизни и плохой экологической ситуацией избиратели голосуют за сокращение государствен­ных социальных поддержек? Автор обнаруживает, что победу республикан­цам там обеспечивают белые мужчины среднего класса с уязвленным чувством собственного достоинства и оскорблен­ной маскулинностью. Такие мужчины полагают социальную политику демократов несправедливой и разру­шаю­щей основания их мужской идентичности.  Республиканская партия традиционно выступает за сокращение государ­ственных расходов на социальную сферу, а также на программы по защите окружающей среды. В свою очередь, идеология Демократической партии предполагает увеличение социальных расходов, защиту экологии, а также под­держку прогрессивного налогообло­жения — то есть увеличение налогов для богатых.

Почему же так происходит? Белые американцы среднего класса из южных штатов во многих поколениях выполняли свою традиционную гендерную роль: работали в частном бизнесе, платили налоги, достигали успеха. В итоге стоя, а точнее двигаясь «в очереди» из равных им конкурентов мужского пола, они приближались к осуществлению американской мечты. Они обладали привилегиями уважае­мых кормильцев семьи и считали их заслуженными и справедливыми. И вдруг они почувствовали, что правила игры меняются. Благодаря социальной политике демократов поддержку вне очереди стали получать те, кто раньше не мог конкурировать с ними: женщины, темнокожие, мигранты, гомосексуалы и даже, представьте себе, бурые пеликаны  Американский бурый пеликан имеет охран­ный статус и находится под защитой, сред­ства на которую идут из бюджета..

Белые гетеросексуальные мужчины среднего класса увидели в такой политике, особенно в политике Барака Обамы, несправедливость. Они решили, что их предали в их собственной стране. Их недовольство порождает агрессию, которая в свою очередь политизирует­ся. В результате представители среднего класса становятся так называе­мыми злыми белыми мужчинами. Та же линия рассуждения присутствует у другого исследователя — Майкла Киммела. Маскулинность «злых белых мужчин» утверждается через привиле­гии, которые их носители считают неотъемлемыми, естественными, данными от рождения. Киммел показы­вает, что в расово однородных школах культи­вируется жесткая гегемонная норма брутальной маскулинности. Те подростки, чье поведение или внеш­ность не соответствуют этой норме, часто подвер­гаются травле. В ответ они пытаются восстановить свою маскулин­ность через насилие, вплоть до воору­жен­ного нападения на учителей и одноклассников. Наоборот, там, где вместе учатся дети разных рас, сексуальности, разных физических возможностей, где не культивируется один-единственный тип мужествен­ности, где шансы освоить иные модели маскулинности выше, потенциал возникновения ненависти снижается. Исследователь объясняет рост насилия в школах тем, что до сих пор мужская социализация культивирует образ мужчины-мальчика, ориентированного на успех и физическую силу. Мальчи­кам по-прежнему прививают навыки агрессивного поведения и приме­нения насилия в условиях фрустрации и гнева. Напротив, чем вариативнее нормы, тем более безопасной является среда.

Итак, в современном обществе консенсус по поводу того, что значит быть мужчиной, в значительной степени утрачен. Патриархатные дивиденды, или выгоды, могут становиться более проблематичными, менее стабильными и доступными. Однако они продолжают существовать и во многих случаях считаются нормой. Некоторые мужчины могут не отно­сить­ся к женщинам как к «слабому полу», да и быть защитником Отечества — идеал далеко не для всех. Однако в российском обществе у них все еще не так много возможностей переопределить свою маскулинность, включив в нее эмоции, заботу, вовлеченное отцовство, равноправное партнерство и тому подобное.