Расшифровка Почему невозможно жить без подписи

Содержание четвертой лекции Альберта Байбурина из курса «Зачем нужны паспорт, ФИО, подпись и фото на документы»

Личная подпись — важнейший элемент документа. Без подписи ни один доку­мент не считается действительным, поскольку ею мы подтверждаем все, что в этом документе содержится. С этой точки зрения можно сказать, что доку­мент создается не только чиновниками, но и нами.

Личная подпись имеет длительную и непростую историю. Она возникла как знак власти, то есть прежде всего как подпись владыки, царя. Причем дли­тельное время она была неотде­лима от других знаков власти, таких как крест, царская печать. Лучше других свидетельств сохранились царские печати. За­долго до нашей эры ими подтверждали указы и другие важные постановле­ния правители Месопотамии, египетские фараоны. Такая непосредственная связь подписи с властными функциями определяет ее неравноду­шие к соци­аль­ному статусу лица, которое подписывает документ. И сейчас особое зна­чение при­дается подписи человека, наделенного властными полномочиями. Учиты­вая постепенное распространение обычая подписывать тексты среди лиц, имев­ших более низкий статус, можно сказать, что история подписи — это история ее сни­жения и обмирщения. Кроме того, подпись как собственно­руч­ное напи­сание своего имени связана с историей обретения фамилий, которые тоже сначала появляются у лиц, наделенных высоким статусом. Хотя здесь необхо­димо отметить, что подпись монарха — это, как правило, воспроизведе­ние имени, а не фами­лии, — собственно, этим она и будет отличаться от под­писи простых людей. Можно сказать, что история подписи — часть истории мани­пуляций с личными именами.

Крест как замена подписи нередко ассоциируется с неграмотностью и низким социальным статусом, но в качестве подписи он проделал интересную эво­лю­цию: подпись начинается с изображения креста, совмещается с ним и заменя­ется им. Кресты ставились на договорах и означали подпись, «достойную вся­кого доверия». Изображением креста скреплялись и решения церковных со­боров. Другими словами, в особо важных документах вместо имени ставили крест или даже три креста. Поставить такую подпись — более ответственно, чем написать свое имя, поскольку это значило поручиться именем Божьим. Таким образом, кресты в качестве подписи ставили вовсе не обязательно от не­грамотно­сти. Об этом свидетельствует и то обстоятельство, что в Средние века во многих странах Европы в важных документах ставили крест, а рядом с ним прописывали свое полное имя. Подпись крестом лишала ее индивидуальности, но наделяла этот акт сакральной силой. Крест в качестве подписи скорее похож на клятву. Только в позднем Средневековье, примерно с XVI века, в европей­ских традициях распростра­няется мнение, что негоже использо­вать Божий крест для коммерческих документов, и их начинают подписывать своим именем.

Использование отпечатка пальца стало возможным после появления пред­по­ложения об уникальности папиллярного рисунка в 1877 году  Папиллярные линии (лат. papilla — сосок) — рель­ефные линии на ладонях и подошвах ног. и возникно­вения дактилоскопии в криминалистике в конце XIX — начале XX века. В рус­ской же традиции отпечатки пальцев как форма идентификации применялись в следственных практиках, но не в удо­­сто­верениях личности. Например, судя по делу об убийстве братьев Морозовых  Имеется в виду убийство Павлика Морозова и его девятилетнего брата в 1932 году., в советских следственных доку­мен­тах безгра­мотные подписывались не кре­стиком, а оставляли отпечаток пальца.

Обычай подписываться под доку­ментом и, шире, текстом сформи­ровался в российской культурной традиции поздно и под явным влиянием европейской традиции, хотя «прикладывание руки» встречается уже в ранних памятни­ках. Лишь с XVIII века можно говорить о широком распростране­нии практики под­писывать документы своей подписью. В официальных документах личная под­пись включала полное имя, фамилию (прозванье), а также нередко указывал­ся чин. В таком составе подписи естественным образом проявляется ее сослов­ный характер. Под личной подписью дворян понималось полное написание своих имени и фамилии. В дружеском общении подписыва­лись одной фами­лией (например, А. Пушкин или еще проще — Пушкин). Грамотные простолю­дины подписывались отчеством (Петров, Иванов), а неграмотные обычно ста­вили крестик. Деловые бумаги старались подписывать полным именованием, включая звания и должности. Например: «Димитрий Николаевич Каменев, вологодский купец».

Резкая смена стилистики личной подписи произошла после революции. Во-первых, подписы­ваться одной фамилией стало намного более распростра­ненным явлением, что соответство­вало новым обращениям вроде «гражданин Иванов», «товарищ Петров». Во-вторых, в 1920–30-е годы начинает формиро­вать­ся другой тип подписи, представляю­щий собой монограммы из первых букв имени, фамилии и отчества, например ВИЛ — Владимир Ильич Ленин. Такого рода монограммы (нередко в виде вензелей) существовали, безусловно, и раньше, но после революции они стали восприниматься как аббревиатуры в общем потоке захлестнувшего Россию с 1920-х годов поветрия представлять все названия учреждений и организаций в виде аббревиатур.

Общие тенденции выражались не только в своего рода снижении подписи, но и в постепенном отдалении от написания своего имени и фамилии. Разу­меется, и сейчас можно встретить в качестве личной подписи «честное» напи­сание своей фамилии, но нередко подписи утрачивают всякую связь со своим «прототипом» и представляют собой произвольный (во всяком случае, с внеш­ней точки зрения) знак или набор знаков. Эту тенденцию не­трудно просле­дить и по словарным определениям личной подписи. Если в словаре Даля (1860-е) в нее входят имя, фамилия (прозванье), чин и прочее, то в советском Толковом словаре Ушакова мы читаем: «Подпись — фамилия лица, автора, написанная им собственноручно под текстом документа, пись­ма». Далее во всех словарях, в том числе юридических, под личной подписью понимается исключительно фамилия, но, конечно, ей придается соответствую­щий смысл, который не указывался в толковых словарях. Вот как это выглядит, например, в Большом юридическом словаре 2001 года: «Подпись — собствен­норучно написанная фамилия, обязательный реквизит служебных документов (акта обследования, заключения) и правовых актов (закона, акта управления, судеб­ного решения, договора). Подпись надле­жащих лиц при наличии всех других требуемых реквизитов придает юридическую силу документам и правовым актам».

Если учесть, что один из основных смыслов подписи — указание на индиви­дуальность (уникальность) автора с возможностью его иденти­фикации, то ис­чезновение имени, на первый взгляд, существенно подрывало это ее пред­на­зна­чение. Неуклонное движение к неразборчи­вости подписи делает задачу идентификации и вовсе невыполни­мой. Между тем именно такие подпи­си становятся образцом выражения индивидуальности. Можно сказать, что свой­ство индивидуальности и уникальности стало ассоцииро­ваться не с полнотой воспроизведе­ния имени и фамилии, а с неповтори­мым графическим рисунком. Как раз утрата подписью видимых связей с именем и фамилией в большей степени, чем их воспроизведение, выражает ее уникальность.

Людмила Сысоева в своей статье «Подпись как средство защиты прав лично­сти», проанализировав около тысячи современных подписей, приходит к вы­воду, что «все существующие варианты выполнения подписей можно разде­лить по содер­жанию на четыре группы, среди которых только лишь одна груп­па (составляющая 10% от общего числа) отражает фамилии исполнителей. Остальные три группы — это подписи, состоящие преимуще­ственно из двух-трех букв или из не образующих буквы элементов». Другими словами, 90% подписей современников не отображают фамилию. Далее автор отмечает:

«Процессы изменения подписей, протекавшие в течение восьмидесяти лет XX века, иногда пытаются объяснить ростом объема документации, необходимостью сокращения времени, уходящего на подпись. Но это совершенно неверно. Наши исследования показывают, что среди пред­ста­вителей любых профессий есть обладатели и сложных, и простых подписей. Значительно более вероятным представляется объяснение, что упрощение подписей происходило потому, что в нашей стране человек, его семья все менее становились хозяйствующими субъектами. Уходила система частной собственности, в условиях плановой, регули­руе­мой до мелочей экономики значительно снижался объем договор­ных, контрактных, наследственных актов, для оформления которых тре­бовалась ясная, хорошо читаемая, но вместе с тем сложно подделы­вае­мая подпись».

Однако сейчас, когда резко увели­чилось число хозяйствующих субъектов, заклю­­чающих всевоз­можные договора, подпись не проделала обратную эво­люцию, не стала четким изображением фамилии. Можно сказать, что она жи­вет своей жизнью.

Знакомство с подписью начинается еще в школе с подписей учителей и роди­телей в дневнике. Образцом для подражания или прямого копирования чаще всего служили подписи родителей. Постоянный мотив — отработка своей под­писи на любых поверхностях. Эту ситуацию тотального распростра­нения своей подписи хорошо описал филолог Роман Лейбов: «В детстве метишь подписями все под­ряд: черные поручни метрополитена, иней на трамвайных стеклах, листоч­ки бумаги». Подобного рода трени­ровки необходимы, кроме всего про­чего, для вы­работки динамического стереотипа, необходимого для воспроиз­ве­­де­ния подписи.

Здесь стоит отметить, что подпись — не просто имя, но имя, выполненное от руки, и уже поэтому она является своего рода телесным выражением инди­видуальности. Можно сказать, что подпись — это воплощенная на бумаге телесность. Как расшире­ние себя она особенно ярко прояв­ляется в случаях отказа подписывать документ представителями некоторых религиозных сооб­ществ, например так называемых истинно православных, что мотивиро­валось тем, что подписавший отдает себя во власть Антихриста.

Тренировки были направлены не только на выработку автоматизма, но и на при­­дание подписи необхо­димых качеств. Постоянные определения «настоящей» подписи — «взрослая» и «красивая». И то и дру­гое, естественно, ассоциируется с самим человеком, и, поскольку подпись является его репре­зентацией в коммуникативном пространстве, он должен выглядеть именно таким образом. «Взрослость» подписи обычно достигается за счет нарочитого ее усложнения. Главное, чтобы подпись не выглядела ученической. Цитирую того же Романа Лейбова:

«Одни пытались копировать родителей (или варьировать их подписи). Другие просто сводили подпись к почерку — писали как есть (вот именно что девочки часто так поступали). Третьи искали индивидуаль­ных закорючек и выпендривались. Еще типы — по включению имен (индивидуальное — фамильное). Простор для начинающего фрейдиста».

Подпись в паспорте считается своего рода пропуском во взрослый мир, и под­готовка к ней начиналась заранее. В советский период подписи в паспорте предшествовала подпись в комсомольском билете. Можно сказать, что мини­мальный (но явно недостаточный) опыт ко времени получения паспорта (а его получали в 16 лет) уже был. Ситуация осложня­лась тем, что никаких офици­альных требований к характеру подписи никогда не существовало, да и сейчас не существует. И тем не менее какие-то негласные правила о том, какой дол­жна быть «нормальная» подпись, не только существовали, но и транслирова­лись в тех случаях, когда неписаная норма нарушалась.

Например, по словам женщины 1976 го­да рождения:

«…когда кто-то из моих однокурсников поставил крестик вместо под­писи в институтской ведомости (по-моему, мы расписывались за то, что пришли на субботник или на овощебазу), администратор подняла крик и потребовала, чтобы он прекратил ёрничать и „нормально распи­сал­ся“; думаю, если бы кто-то решил „расписаться“ печатным архитектур­ным шрифтом, реакция была бы такой же».

Отсутствие правил расценивается как противоречие с ролью подписи в офици­альных документах, и не случайно такое «попуститель­ство» со стороны офици­альных органов вызывает смутное чувство беспокойства, свидетельством чему являются регулярно возникающие вопросы об официальных требова­ниях к лич­ной подписи. Например, на одном из сайтов: «Вопрос: существуют какие-нибудь требова­ния к подписи гражданина Российской Федерации, или же я могу закрепить документ черным квадратом в треугольнике с тремя кружочками по краям?»

Подпись в паспорте нередко характе­ризуется как «неудачная», поскольку в ре­шающий момент ручка (перьевая) оказывается непривычной, перо цепляется за бумагу, чернила превращаются в кляксу. Но если даже удача сопутствовала на всех этапах создания главной, паспортной, подписи, то итог все равно, как пра­вило, не радовал автора. По словам информанта 1963 года рождения:

«…единственное, что обсуждалось среди приятелей моих, девяти­клас­сников, когда мы все получали паспорта, это именно истории со шриф­том и подписью, потому что ты волнуешься, ты ставишь кляксы, и ты, не знаю, делаешь какие-то дикие каракули. У меня тоже была какая-то страшная подпись».

По этим и другим подобным фраг­ментам видно, что собственная подпись в до­кументе расценивается как репрезентация себя во взрослом мире и ее характе­ристики должны соответствовать как воображаемым нормам этого мира, так и пред­ставлениям о своем месте в нем.

По утверждениям экспертов в обла­сти почерковедения, динамический сте­рео­тип подписи формируется примерно к восемнадцати годам у мужчин (у жен­щин немного рань­ше) и больше не меняется. Даже при смене фамилии (напри­мер, в связи с браком) подпись по визуальному облику близка прежней.

Выясняется, что взрослых больше всего волнует проблема воспро­изведения своей подписи. На одном из форумов о подписи в ответ на известную сен­тен­цию «Человек становится взрослым, когда у него подпись становится одина­ковой» немедленно появилось: «Ну, тогда я никогда не стану взрослым».

Подпись как знак идентификации предполагает наличие двух проблем, связанных, во-первых, с требованием однотипности ее воспроизведения и, во-вторых, возможностью иденти­фикации владельца подписи. Проблема однотипности воспроизве­дения — это проблема для автора подписи. Ориен­тиром в этом случае служит, как правило, своя подпись в паспорте. Возмож­ность идентифи­кации — это проблема для «других». Для ее решения необхо­дима подтвержденная связь между человеком и его подписью. С этой целью подпись заверяется, нередко также делается особый образец подписи для фи­нан­совых докумен­тов, но обычно таковым является все та же подпись в пас­пор­те или другом документе, удостоверяющем личность.

Дело доходит до того, что разви­вается своеобразный комплекс невозможности более или менее похожего воспроизведения своей подписи. Соответственно, меняется и отношение к ней. Она начинает рассматриваться как нечто внеш­нее, чуждое и ускользающее. Стремление к «одинаковости» своих подписей — одна из навязчивых идей. Реально одинаковых подписей не бывает: кримина­листам известно, что полное совпадение двух подписей является признаком подделки. Так или иначе, решение подобных проблем, как правило, связано с обращением к паспорту, где есть заверенный образец подписи и все необхо­димые данные для идентификации владель­ца подписи.

С практикой подделки подписей все знакомы еще со школьной поры. Умение хорошо подделывать подпись родителей или учителей — предмет особой гор­дости. Фальсификация интересна в психологическом плане. Я становлюсь дру­гим — меняется моя идентичность. Точнее, я хотя бы частично, но присваиваю чужую идентичность, выраженную в подпи­си. Подделка подписи — особый вид присвоения, ибо целью является не сама подпись, а документ, на кото­ром она запечатлена. И даже не доку­мент, а то, что стоит за документом. Подпись в таких случаях является своего рода отмычкой. Зафиксиро­ванная в докумен­тах, она живет своей жизнью, нередко замещая своего владельца и становясь самостоятель­ным явлением. В этом плане особенно показательна роль подписи в пространстве властных отношений. Характерное высказывание: «Да всем, кому приходится иметь дело с бюро­кратией, известно, сколько стоит подпись того или иного чиновника, сколько надо заплатить за вход в тот или иной кабинет, — все тарифи­ци­ро­вано, на все есть такса».

Среди подписей существуют, условно говоря, «рядовые» и «генеральские»; соответственно, можно говорить о своего рода иерархии подписей. Эта иерар­хия ситуативна и динамична. Более того, подписи могут вступать в своего рода состязания: одна под­пись может перевесить или нейтра­ли­зовать другую. Под­пись может становиться и объектом поклонения, как это описано в повести Юрия Давыдова «Подколодный Башуцкий, или Синие тюльпаны»: «Увидев „живую“, толстым зеленым каранда­шом подпись Иосифа Виссарионо­вича, Ба­шуцкий приложился к ней лбом». Подпись может означать разрешение на по­лучение тех или иных благ, а может быть и пригово­ром. Описывая ста­лин­­­ские расстрель­ные списки, филолог Никита Охотин отмечает: «Каждая под­пись озна­­­чала смерть (реже — заключение) для нескольких десятков или со­тен лю­­дей». Конкретное значение подписи, естественно, зависит от характера докумен­та и адресации.

Итак, подпись, будучи способом выражения идентичности, насыщена разно­об­разными смыслами. Она воспринимается как знак взрослости и социальной полноценности, с ней непосредственно связан статус личности и властные отно­шения. Овладение подписью оказывается показательной практикой само­контроля и вхождения в мир офици­альных отношений. Функционирова­ние документной подписи связано не только с проблематикой иденти­фи­кации: она действует в простран­стве достоверного и недостоверного, истинного и ложно­го. Отчужденная подпись становится своего рода замещением владельца и при­обретает самостоятельное значение. У подпи­сей обнаруживается своя иерар­хия. «Главной» для каждого отдельного человека становится его паспортная подпись, а в пространстве взаимодей­ствий — своя иерархия подписей, соотно­симая с социальной иерархией.