Расшифровка Почему фото на документы всегда ужасны

Содержание второй лекции Альберта Байбурина из курса «Зачем нужны паспорт, ФИО, подпись и фото на документы»

Документы создаются бюрократи­ческими инстанциями, но с нашим уча­стием. Человек оставляет в них свои следы, к числу которых относятся фотография и подпись. В этой лекции речь пойдет о фотогра­фии для до­кументов, образцом для которой чаще всего является паспортная фотография.

Специфичность паспортной фото­графии вполне осознается, о чем свидетель­ствуют разговорные клише вроде «Есть фотографии, а есть фотографии на пас­порт». Если обычные фотографии делаются главным образом на память, то у паспортной фотографии вполне определенная прагматика: она предназна­чена для идентификации личности.

В службах, имеющих дело с иденти­фикацией по фотографиям, считается, что для этих целей лучше всего подходят фотографии, на кото­рых человек выгля­дит по возможно­сти естественно. С этой точки зрения фотографии на доку­менты оказыва­ются менее всего пригодными, поскольку их владельцы, осознан­но или нет, прилагают все усилия для того, чтобы выглядеть на них иначе, чем в обычной жизни. Считается, что для фотографии, предназначен­ной для документов, нужно как минимум принять определенную позу, сделать серьезное выражение лица и замереть, к чему их призывают и фотографы. Результат оказывается на удивление единообразным.

Мы провели целый ряд интервью с людьми разного возраста. И вот, по словам одного информанта, женщины 1945 года рождения, «как-то на всех паспортах моих друзей и знакомых, родственников все они выглядят гораздо хуже, чем на самом деле». Больше всего результат поражает самих создателей своего пас­портного образа. Так, на одном из форумов можно прочитать: «Кто-нибудь может мне дать толковое объяснение — почему фотографии на паспорт ВСЕГДА получаются уродскими?»

Характерно, что фотографирование без изменения своего облика (то есть его, условно говоря, улучшения) даже не обсуждается — во всяком случае, среди женщин. При этом собственно идентификационные возможности фотографий мало заботят владельцев документов. Предполагается, что эта проблема отно­сится на первой стадии к компетенции фотографа, а затем — тех, кто проверяет паспорт и «устанавливает личность». Забота «оригинала» — выглядеть в соот­ветствии с теми социально значи­мыми образцами, на которые он или она ориентируются. Как сложилась эта своеобразная практика создания особого облика для «главного доку­мента» и каким образом создавался этот «документ­ный другой»?

Как известно, паспорта в 1918 году отменили, ибо они считались символом «про­клятого прошлого», но в них и фотографий не было, была графа «Приме­ты». Паспортная система была благополучно возвра­щена в 1932 году, но фото­гра­фии введены только в 1937 году. До этого времени фотографирова­ние для документов не было распростра­нено, точнее не было обязательным. Един­ст­венным документом, на котором требовалась фотография, был так называе­мый заграничный паспорт. Логично было бы видеть в этой фотографии своего рода прообраз фотографии на внутренний паспорт, но, видимо, это не так, посколь­ку никаких специальных требований не было и в заграничные паспорта наклеивались фотографии самой разной формы и размеров (не говоря уже о том, что загранич­ный паспорт могли получить буквально единицы).

Формальных требований к паспорт­ной фотографии, введенной в 1937 году, было совсем немного: она должна быть размером 3 на 3,5 см, четкой и анфас. В ин­струкции «О введении фотографических карточек» есть только одно при­ме­чание: «В местностях, где по сохра­нив­шимся обычаям не принято фото­гра­фи­рование без головного убора, разрешается в порядке исключения прием для пас­портов фотографических карточек с изображением получателя паспор­та в головном уборе». При этом характер прически, выраже­ние лица, направле­ние взгляда, цвет одежды и прочие детали никак не регла­ментировались.

Ближайшим аналогом были, видимо, требования к фотографиям объявленных в розыск и осужденных, сформулированные еще в царское время: фотографи­руемый должен быть без головного убора, волосы не должны закрывать лоб и уши. Однако фотографировать их полага­лось не только в фас, но и в про­филь, да и размер фотографии был гораздо крупнее.

Так или иначе, отчетливого прото­типа советской паспортной фотографии не было, и традиция формировалась практически на пустом месте, особенно если учесть беспрецедентный масштаб нововведения: за два года, 1937-й и 1938-й, сфотографироваться должны были около 50 миллионов человек, и для многих это была первая и единственная фотография. Наклейка фотогра­фий в паспорта имела характер всесоюзной кампании. В связи с проведением этой работы в совхозах и новострой­ках, удаленных от райцентров, было ре­шено предоставить право районным отделам милиции иметь дубликат гербо­вой печати для использования на выездах. Поскольку фотографов было мало, организовы­ва­лись выездные бригады. Кампания шла не очень гладко. Было даже выпущено специальное Постановле­ние СНК СССР от 5 сентября 1939 года «О взыскании за уклонение от наклеивания фотографических карточек на пас­пор­тах». На лиц, уклоняющихся от вклеивания фотографий, следовало «состав­лять протоколы и налагать штраф».

Отсутствие официальных требований к внешнему виду и правилам фотогра­фи­рования расценивалось, видимо, как результат недостаточной осведомлен­ности, чреватый возможными неприятностями. Естественно, никто не знал какими, но бюрократическая машина приучила остерегаться малейшего несо­блюдения ее предписаний. Следует иметь в виду, что отсутствие необхо­димой официальной информации — привычное состояние советского чело­века. Доста­­точно сказать, что ни одно из положений о паспортах, принятых в совет­ское время, не было полностью опубликовано в открытой печати, но в то же время предполагалось их неукоснительное соблюдение. В СССР не было закона «О государ­ственной тайне» (он был введен только в 1993 году). Вся информа­ция делилась на «открытую» и «закры­тую» на основе подзаконных норматив­ных актов, то есть секретных инструкций, разработан­ных разными ведомства­ми. Их нигде не публиковали, а потому понятие государственной, или военной, тайны трактовалось абсолютно произволь­но. В результате появился огромный массив ничем не мотивированной секретности, как это и случилось с паспорт­ными документами.

Воображаемый пробел в знаниях компенсировался на ходу создавае­мыми не­пи­­саными правилами, которым придавался характер полуофициальных ин­струкций. Вот что рассказывает еще один информант, женщина 1940 года рождения:

«Ну, тогда говорили, что строго должен быть одет, как бы не ярко, не броско… …Ну, я не буду это утверждать, но мне казалось, что снача­ла же приглашали, заявление писал ты. И потом, значит, что: надо сфо­тографироваться. Ну, какие размеры фотографии. И тогда и говори­ли, что вот одет должен быть вот так. То есть что-то такое, светленький какой-то там воротничок и темненькое платьице такое…»

Даже если этот сюжет придуман информантом, показательно стремление иметь такие правила. Необходимая степень их легити­мации достигается тем, что они приписываются официальным лицам, работникам паспортных столов. Но чаще их авторство приписывалось фотографам, которые представлялись носителями необхо­ди­мых официальных знаний. Жен­щина 1953 года рождения говорит:

«Ну, фотограф, короче, знает. Ты приходишь в фотографию и гово­ришь: „Мне на паспорт“. И они делают то, что тебе надо. Если у тебя кофточки нет такой как надо, тебя оденут. Ну, обычно заранее узнавал, что там надо, одеваешь».

Другая женщина 1940 года рождения:

«Ну и, соответственно, когда ты приходил, нам говорили: „Никаких улыбок, это должно быть как бы такое спокойное строгое лицо“».

Необходимость каких-то требований объяснялась, видимо, тем, что паспорт­ная фотография имеет особый статус, определяемый значением самого паспор­та. Другими словами, считалось, что такая важная процедура, как фото­графи­ро­вание на паспорт, просто не может не регу­лироваться. Здесь нужно иметь в виду, что, поскольку паспорт выдавался далеко не всем (вплоть до вве­дения Положения о паспортах 1974 года), он являлся своего рода символом привиле­гированного положения, подтверждением социальной полноценности, а для 16-летних еще и своего рода сертификатом взрослости. Кроме того, пас­портная фотография стала образцом для всех других докумен­тов — от ком­со­мольского билета до партийного и военного. Как паспорт был «главным доку­ментом» советского человека, так и паспорт­ная фотография — «главной фото­графией».

Из воспоминаний мужчины 1939 года рождения и женщины 1946 года рожде­ния. Мужчина: «По-моему, насколько я тоже помню, была одна фотография. Причем небольшая совершенно, не так, как сейчас вот». Женщина: «Нет, это абсолютно точно. Маленькая одна фотография, вот на всю жизнь, на всю». Дей­ствительно, на всю жизнь — даже на могильных памятниках нередко была увеличенная паспортная фотография.

Их не просто помнят, но и подчерки­вают особый характер. Как говорит еще одна женщина, 1951 года рождения:

«Ну, в принципе, фотография на паспорт особенная, необычная. Нужно обязательно, чтобы присутствовала светлая блузка и темный пиджак. <…> Там, где я фотографировалась, там даже висел пиджак на всякий пожарный случай, чтобы можно было надеть, если у тебя нет, и сфото­графироваться».

Судя по подобным высказываниям, можно подумать, что вся необыч­ность пас­портной фотографии заключается в том, что человек фотографируется в дру­гой, не повсе­дневной, более строгой одежде (блузка, темный пиджак), но вме­сте с тем такая одежда довольно однозначно указывала на парадно-официаль­ный контекст. Иными словами, главная особенность пас­портной фотографии виделась в ее непременно официальном характере. Как говорит информант — женщина 1940 года рождения:

Информант: …Раз идешь [фотографироваться] на паспорт, значит, как бы и одета… Ну, не в яркое что-то такое, и выражение лица строгое должно быть, никаких улыбок как бы. Как бы это уже в крови было. Раз паспорт, значит, полный… полный официоз. (Смеется.)
Собиратель: Получается, это заранее человек знает?
Информант: Ну конечно. Да, заранее, потому что паспорт — это всё, соответственно, да, по форме должно быть. Как принято.

Это «как принято» — одна из ключе­вых формул советского образа жизни, существенной частью которого являются разнообразные практики, связанные с документами.

Любопытно, что если для совре­мен­ной паспортной и особенно визовой фото­графии требуется своего рода «обнажение сущности», что пред­полагает снятие всех «культурных наслоений» (имеются в виду украшения, головные уборы, макияж), то для советской паспортной фотографии важной оказывалась «дора­ботка» своего облика до уровня значимых образцов, в облике которых должны просма­три­ваться такие черты, как скром­ность, сдержанность, аккуратность и тому подобное.

Еще один парадокс паспортной фото­графии заключается в том, что рассказы о ней крутятся главным образом вокруг одежды (обязатель­ный пиджак, блуз­ка), но ее-то практически и не видно на фотогра­фии. В лучшем случае на кро­хотной фотографии видны кусочек ворот­ника и одно плечо. Только те инфор­манты, кто не был озабочен тем, чтобы «одеться красиво», и знали особен­ности паспортной фотогра­фии, отмечали это обстоятельство (пре­имуще­ствен­но муж­чины).

Сконструированная регламентация распространялась и на выражение лица. Основное требование можно было бы сформулировать как недопу­щение «избы­точной мимики» (ему соответствует требование отсутствия «искажаю­щей мимики» для совре­менного паспорта). Женщина 1967 года рождения:

«Я помню, как я удивилась, когда первый раз увидела иностранный пас­порт: у нас же были черно-белые фотографии… а там цветная фотогра­фия, человек смеется. Улыбается от уха до уха. Вот эта улыбка меня поразила больше всего. Потому что, чтоб человек на паспорте улыбался, я никогда в жизни не видела».

Любопытно, что появляющийся в некоторых интервью мотив узнавания имеет особый смысл. По мнению информантов-женщин, достижение эффекта узна­вания гарантировано в том случае, если фотография получится красивой, то есть понравится «оригиналу».

В официальном регистре «узна­ванию» придается несколько иной смысл, в частности в связи с установленным сроком годности паспорта, основанным на офи­циальных представлениях о сроке накопления изменений, которые меняют облик человека до неузнавае­мости. Общая тенденция — увели­чение этого срока. Первые паспорта выдавались на три года; по Положе­нию 1940 го­да — на 5 лет; паспорта образца 1953 года выдавались на 10 лет, после чего под­лежали обмену; паспорта образца 1974 года были бессрочными, но по до­стиже­нии владельцем возраста 25 и 45 лет вклеивались новые фотографии. Получа­ется, что срок возможности узнавания постоянно увеличивался, но это, навер­ное, не значит, что люди стали меньше меняться. Скорее меняются офи­циаль­ные представле­ния об идентификационных свойствах паспортной фото­графии, что выглядит достаточно странно, например, на фоне постоян­ного уменьше­ния срока годности визовых фотографий, годность которых прежде действова­ла в течение года, а сейчас — полгода.

Как видим, паспортная фотография за короткий срок обросла стереотипными представлениями об, условно говоря, «положенной» визуальной презентации себя в официальном публичном простран­стве. Эти представления выраба­тыва­лись в процессе своего рода диалога с воображаемой сферой официаль­ного, в котором человек делегирует «партнеру» ведущую роль, конструируя от его имени правила, которым сам и подчиняется. Получавшаяся в результате фото­графия обретала черты, позволяю­щие и сейчас безошибочно узнавать в ней фотографию на паспорт, а сам паспорт описывать через эту фотографию. Как говорится: «Если фотоальбомчик маленький и тоненький, а фотография одна и страшненькая, то это паспорт». С остальными документами примерно та же история.

Правила, об отсутствии которых тосковали советские граждане, появились для со­временных паспортов. В основном они касаются размеров, но не только. Тем, кто постоянно носит очки, фотографи­роваться тоже нужно в очках. Ну и глав­ное: «Выражение лица на фотографии должно быть нейтральным: с закрытым ртом и открытыми глазами». Можно сказать, что бюрократия учла некоторые из стихийно выработан­ных норм и включила их в свой арсенал.