Расшифровка Как меняются российско-американские отношения

Содержание пятой лекции из курса Ивана Куриллы «Россия и Америка: история отношений»

Давайте бросим взгляд на российско-американские отношения на протяжении их более чем 200-летней истории. Если мы свяжем происходившее в россий­ско-американских отношениях с тем, как менялась внутренняя политика, со­стоя­ние общества в двух странах, то мы увидим интересную зависимость. Можно даже выделить определенные циклы в отношении России к заокеан­ской республике Америке, и эти циклы связаны с внутренними поворотами российской политики от реформаторства к реакции и обратно.
 
Начать можно с периода Николая I. Он приглашал американцев для того, что­бы они помогали ему индустриализировать Россию, строили железные дороги, проводили телеграф. Самому Николаю, кстати, очень нравилось то, что мы бы сейчас назвали пропагандой. Для тех, кто пытался сформулировать смы­слы прав­ления Николая, очень важным было его сравнение с Петром I. Это счи­та­лось таким официальным сравнением: Николай модернизирует Россию так же энергично и настолько же глубоко, как это делал Петр I до него. А вот в роли голландцев Петра у Николая I выступают американцы. 

Александр II, который расширил реформизм Николая за пределы узко пони­мае­мой экономической технологической модернизации и начал эру Великих реформ, также интересовался американским опытом. При нем взаимодействие России с Соединенными Штатами расширялось, и это был период, наверное, наиболее теплых и близких отношений между двумя странами: именно тогда Россия поддержала Север Соединенных Штатов в Гражданской войне  Гражданская война в США — война между южными рабовладельческими штатами, вы­шедшими в 1861 году из состава США и обра­зовавшими собственное государство — Кон­федеративные Штаты Америки, и штатами, оставшимися верными федеральному Союзу. В самом начале война велась за единство страны, но после того, как в 1862 году прези­дент США Авраам Линкольн подписал Про­кла­ма­цию об освобождении рабов (в кото­рой нег­ры, жившие на восставших террито­риях, объ­являлись свободными), преврати­лась в войну за отмену рабства. Гражданская война стала самой кровопролитной в исто­рии США. В 1865 году она закончилась ка­пи­туляцией всех частей Конфедерации, а в де­ка­бре всту­пила в силу 13-я поправка к Кон­ституции США, окончательно запретившая рабовла­дение., а в 1867 году продала Аляску. Конечно, причины продажи Аляски были эко­номические, стратегические, об этом много спорили, но само по себе решение продать эти территории именно США не могло бы быть принято, если бы к Аме­­­­­рике в это время относились хоть с каким-нибудь подозрением или не рас­­сматривали бы ее как дружественную державу. Нет, она была наи­бо­лее дружественной в это время, и такая продажа, в общем-то, только уси­ливала взаимные симпатии. После восшествия на престол Николая II был относите­льно короткий период, когда российские реформаторы связывали с ним неко­то­рые надежды, и это было время сближения России с Соединен­ными Штата­ми.

Но наиболее яркий пример поворота к американской модели связан с больше­виками. В 1920-е годы большевистское правительство поставило целью бы­строе повышение эффективности труда. Нам от того времени запомнился один лозунг, что коммунизм (или социализм) — это советская власть плюс электри­фикация. Но кроме него в то время в ходу было еще несколько похожих. Один из них звучал так: социализм — это советская власть плюс фордизация про­мыш­ленности. Другой прямо призывал к американизации советской промыш­лен­ности. О чем шла речь? Большевики считали — и по праву — Аме­рику стра­ной с наивысшей эффективностью труда, с наибольшей эффектив­ностью экономики. Они рассматривали повышение эффективности труда в Со­ветской России как задачу номер один: если социализм есть советская власть плюс вы­сокая эффективность труда, то России для достижения этого состоя­ния нужно поднять эффективность труда. А вот в Америке эффектив­ность труда уже и так высока — достаточно ввести советскую власть. То есть в этой картине мира Россия и Соединенные Штаты были двумя странами, наи­более близкими к социализму, — в отличие от Европы, где не было ни совет­ской власти, ни высокой эффективности труда. 

И действительно, большевики даже до начала индустриализации, в ходе кото­рой американский опыт использовался напрямую и очень широко, уже в 1920-е смотрели на Соединенные Штаты как на модель и относились к ним с симпа­тией (а сами США, кстати, в это время не признавали советское прави­тельство и относились к большевикам с большим подозрением). Неско­лько писателей и режиссеров, например Эйзенштейн, получили государ­ствен­ные деньги на то, чтобы проехать по Соединенным Штатам, вернуться и ка­ким-то образом доне­сти до своих читателей и до зрителей кинофильмов американ­ский дух. Некото­рые большевики всерьез относились к фразе о том, что писатели есть инжене­ры человеческих душ. И эта попытка инженерии чело­веческих душ, создание совет­ского человека не могло обойтись без усвое­ния каких-то американских образцов поведения, прежде всего — отношения к труду.

Любой последующий реформатор советского государства — будь то Хрущев, или Горбачев, или даже Дмитрий Медведев — обращался к амери­канскому образцу. В периоды, когда советское или российское государство реформиро­вало само себя, сближение с Америкой, ориентация на американ­скую модель становились одной из задач в повестке дня. Но каждый раз, когда советское или российское государство поворачивалось к другим задачам, каж­дый раз, когда на первый план выходила реакция, стабилизация и подморажи­вание общества, стагнация, государство начинало смотреть на Америку как на угрозу, вызов или вовсе потенциального противника.

В начале ХХ века в одном из учебников, по которым учились русские школь­ники, описывалась американская революция — Война за независимость и со­зда­ние американского государства. Президенту Джорджу Вашингтону там воздавалась хвала за его личный героизм и за то, что он и другие отцы-основа­тели вложили в американское государство. Но в конце автор учебника делал оговорку, что создатели Конституции Соединенных Штатов не смогли решить две проблемы и оставили их следующим поколениям. Одна из проблем — это рабство, кото­рое они сохранили и которое привело потом к Гражданской войне в США. А вто­рая проблема — это регулярные выборы президента, которые тоже явля­ются источником смуты.

Каждый раз, когда российское государство при царе или при генсеке — напри­мер, в последний период правления Сталина в конце 1940-х и начале 1950-х или в последние годы руководства Брежнева в конце 1970-х и самом начале 1980-х — ставит себе задачей не развитие, а стабилизацию, Соединенные Штаты вдруг становятся угрозой. На первый план в российском разговоре о США, в российской пропаганде выходит то, что это страна, которая дестаби­ли­зирует Россию, вольно или невольно способ­ствует ее разрушению. Именно это актуализирует антиамериканизм в России на протяжении десятилетий.

С этой точки зрения можно объяснить и антиамериканизм последних лет, кото­рый в России достиг, как многие говорят, уникально высоких значений. Тут совпали две вещи: Россия оказалась в низшей точке цикла, о котором я ска­зал, то есть государство вошло в период подмораживания, в период, когда глав­ной задачей становится стабилизация политической системы, а второе явление я бы назвал «антиамериканизмом от знакомства». Российское общество узнало про Америку гораздо больше после распада Советского Союза и особен­но в 2000-е годы, когда экономическая ситуация сделала возможным и поезд­ки в США, и приход в Россию американских бизнесменов и советников, кото­рые появились еще во времена Ельцина. Все это сделало Америку гораздо более доступной и дало возможность россиянам увидеть в ней те черты, которые издалека были не видны. Например, Америка, может быть, и страна свободы, но не такой свободы, как хотелось бы: там есть политическая свобода, но очень много ограничений на то, что можно говорить, — политическая корректность. Или много ограничений на то, как себя можно вести. Узнавание несколько ис­пор­тило образ Америки, не говоря уже о том, что роль политических советни­ков, например, во времена реформирования российского государства не всегда оказывалась положительной: мы знаем об очень неприглядных случаях, кото­рые потом даже рассматривали американские суды. В общем, все это преврати­ло Америку из страны-утопии, страны, в образ которой предыдущие поколения вписывали все положительное, что могли придумать, в страну реально сущест­вую­­­щую — со своими интересами и своими проблемами.

Американцы тоже выработали свои циклы взглядов на Россию. Они не такие частые и скорее связаны с изменениями в самой России. Все-таки для амери­кан­цев Россия, оставаясь конституирующим Другим — важной страной для фор­­мирования своей собственной идентичности, — не является чем-то, что при­сутствует в ежедневном дискурсе, в постоянных разговорах, как Аме­рика — в России.

Тем не менее, как только в России начинались какие-либо перемены, а особен­но когда начинались революции, американское внимание к России сразу взле­тало до небес. Так было и в 1905 году, и в 1917 году, и во время перестройки и распада Советского Союза в начале 1990-х. И каждый раз американское обще­ство поначалу возлагало на развитие ситуации в России необоснованно высокие надежды. Американцам казалось, что Россия установит у себя рес­публику по американскому образцу и вот-вот станет чем-то очень похожим на США, такими Соединенными Штатами России. Ни разу эти надежды не опра­вдались.

Сначала революции, с американской точки зрения, заходили слишком далеко, становились более радикальными: и революция 1905 года к декабрю, когда началось московское восстание, и революция 1917 года с приходом к власти большевиков, и, собственно, перестройка, приведшая к распаду Советского Союза и конфликту президента с Верховным Советом. Каждый раз радикализм шел гораздо дальше, чем американцы готовы были привет­ство­вать. А после этих революций в России наступал откат или формировались такие социально-политические системы, которые американцам не нравились. И вот, после необоснованно высоких надежд, американское общество испыты­вало очень глубокое разочарование в России, разочарование в возможностях российского общества и российского государства построить правильную поли­тическую систему — а в качестве таковой американцы, конечно, рассматривали только свою собственную. Эти разочарования тоже были, как правило, гораздо глубже, чем, наверное, российское общество этого заслуживало. Но этот цикл надежд и разочарований повторялся из раза в раз, от одного случая к другому и тоже создал своего рода стандарт отношения к тому, что происходит в Рос­сии. 

Надо сказать, что были периоды в истории наших взаимоотношений, когда американцы сами учились у России или у Советского Союза. Это время, кото­рое они, может быть, реже вспоминают, а еще реже про него вспоминают в Рос­сии. Когда кажется, что мы всегда рассматривали Америку как модель, а они нас как модель никогда не рассматривали и все время смотрели на нас сверху вниз, это неправда. Вернее, это, может быть, характеризует большую часть наших взаимоотношений, но есть по меньшей мере несколько приме­ров — я назову только три из них, — когда Соединенные Штаты выступали в роли ученика, когда американцы смотрели на то, что делает Россия, и пыта­лись копировать это у себя. Я просто возьму по одному примеру из трех наи­более важных сфер общественной жизни.

Первый сюжет — из общественно-политической сферы. Когда в 1861 году было отменено крепостное право, Соединенные Штаты — где и сторонники, и про­тив­ники рабства ориентировались на крепостное право как на ближайшую мо­дель — испытали очень серьезный шок оттого, что Российская империя отме­нила крепостное право мирным путем. Ведь именно в этот момент США скаты­вались в Гражданскую войну по той же причине — по причине существования рабства на Юге США. В американских газетах новость об отмене крепостного права в России была опубликована 12 апреля 1861 года — в тот же день, когда прозвучали первые выстрелы Гражданской войны. И еще полтора года, до тех пор, пока президент Авраам Линкольн не выпустил декларацию об освобожде­нии рабов, пример России, которая отменила крепостное право, стал таким знаменем, образцом для американских сторонников отмены рабства. Линкольн сам про­сил побывавших в России журналистов читать публичные лекции об от­мене крепостного права. Аболиционисты  Аболиционизм (лат. abolitio — «отмена») — движение за отмену рабства и освобождение рабов. использовали этот пример в сво­их газетах, листовках, выступлениях для того, чтобы показать, что даже Россия отменила крепостное право, а США позорно остались последней стра­ной, где существует рабство. Это был короткий, но очень интенсивный период, когда Россия оказа­лась образцом для Соединенных Штатов в социально-политическом реформи­ровании.

Другой пример — из области художественной, из тех же самых 1920-х годов. Советские эксперименты в области культуры в 1920-е годы привели к очень большим инновациям, иногда — к прорывам. Кое-что до сих пор считается образцом для мира культуры и искусства. Тот пример, о котором я хочу ска­зать, связан с театром. Специалист по театру из Америки Халли Флэнаган несколько раз путешествовала в Советскую Россию в конце 1920-х годов и изу­чала появление в России массового театра — того, что мы знаем под названием «Синяя блуза», когда рабочие буквально в перерывах между работой или в вы­ход­ные дни делали театральные постановки на общественные и политические сюжеты. Это была такая живая газета, иллюстрирующая конкретное событие в их коллективе или в целом в городе, а может быть, и в стране. Халли Флэна­ган, вернувшись в Америку после очередной поездки в Советскую Россию, ока­залась в центре реформ «Нового курса»  «Новый курс» — название экономической политики, которую проводила администра­ция президента Франклина Делано Рузвельта для выхода из масштабного экономического кризиса, известного как Великая депрессия. Помимо прочего, «Новый курс» подразуме­вал большие правительственные программы занятости самых разных слоев населения.. Президент Франклин Рузвельт на­зна­­чил ее главой Федерального театра. Это был проект в рамках «Нового кур­са», который должен был обеспечить работой театральных артис­тов. И Халли Флэнаган стала создавать театральные структуры по образцу того, что она видела в Советском Союзе. Она создала мини-театры в большом коли­че­стве американских городов, и они стали делать постановки на остросоциаль­ные и политические темы, в которых участвовали не только профессиональные артисты, но и рабочие. Для нее поход искусства в рабочую среду, увиденный в России, оказался таким новым и таким ярким впечатлением, что она поста­ралась перенести его в США. Правда, спустя 10–15 лет Халли Флэнаган при­шлось давать показания Комиссии по расследованию антиамериканской дея­тельности  Комиссия по расследованию антиамерикан­ской деятельности — комиссия палаты пред­ставителей Конгресса США, учрежденная в 1934 году для борьбы с «подрывной и анти­американской пропагандой», существовав­шая на постоянной основе с 1946-го, пере­именованная в Комиссию по внутренней безо­­­пасности в 1969-м и упраздненная в 1975-м. Через нее прошли многие деятели культуры — например, Чарли Чаплин и Бер­тольт Брехт. Часто ассоциируется с деятель­ностью сенатора Джозефа Маккарти, возглав­лявшего в середине 1950-х годов, во время расцвета «маккартизма», постоянный под­комитет по расследованиям Сената, прово­дивший аналогичные слушания. и всячески отрекаться от того, что ее проект был копией совет­ского. Тогда в Соединенных Штатах все советское стало рассматриваться как враждебное. Но по архивным документам исследователи, которые специально это изучали, видят, насколько тщательно Флэнаган пыталась воспроизвести советский опыт на американской почве.

Ну и наконец, сфера образования и науки. Конечно, это можно скорее отнести к успехам советской военной науки, но так или иначе космические исследо­ва­ния, «Спутник», полет Гагарина произвели очень сильное впечатление на всех американцев, а на специалистов в области образования — особенно. В США было проведено несколько специальных конференций по изучению советского опыта в области образования. В период президентства Кеннеди  Джон Ф. Кеннеди (1917–1963) — 35-й прези­дент США, убитый в Далласе 22 ноября 1963 года. На его правление пришелся один из са­мых интенсивных этапов космической гонки между США и СССР. 12 сентября 1962 го­да он пообещал отправить человека на Лу­ну «до конца текущего десятилетия». Обеща­ние было выполнено в самом начале президент­ства Ричарда Никсона: 21 июля 1969 года американские астронавты высади­лись на Лу­не.  была прове­дена реформа среднего образования, в основу которой были поло­жены некото­рые аспекты советской системы. Это еще одна ситуация, когда наша страна была моделью для Америки. И это важно понимать, когда мы рас­сматриваем наши отношения: в истории были очень разные сюжеты. Бывало, что Россия училась у Америки, но бывало, что и Америка училась у России.

Сегодня, буквально в последние месяцы,  Лекция была записана в мае 2017 года. антиамериканизм в России, как мне кажется, пошел на спад — в то время как в Америке разговоры о России стали приобретать всё более апокалиптические нотки. И это, как мне представляется, еще одно подтверждение того взгляда на историю российско-американских отношений, о котором я говорил. Причиной постоянного присутствия России в американских политических дебатах последних месяцев является не столько то, что на самом деле сделало или не сделало российское государство, а то, что Россия снова оказалась одним из рычагов, одним из аргументов во внутрипо­ли­­ти­­чес­кой борьбе. И поскольку за время холодной войны в американском обще­стве был накоплен очень большой багаж описания России как враждеб­ной, вмешивающейся в американскую жизнь страны, его очень легко оказалось актуализировать в тот момент, когда демократический политический истеб­лишмент попытался объяснить самому себе, почему на выборах победил До­нальд Трамп. Вмешательство России оказалось наиболее удобной формой опи­са­ния того разочарования, которое американцы получили.

Вообще, в двух странах еще в ХХ веке как часть дискурса, часть разговора о другой стране возникло такое явление — приписывание этой другой стране всего того, что не нравится в своей собственной. Консерваторы использовали другую страну как объяснение развития собственной страны в том направле­нии, которое им не нравится. В России наиболее ярким примером этого явле­ния стала фальшивка, которую мы знаем как «план Даллеса» — текст, описы­ваю­щий все либеральные социально-политические изменения в стране как результат злобного плана, который разработал в середине ХХ века руководи­тель ЦРУ Аллен Даллес. В Америке есть совершенно симметричная история: там до сих пор время от времени всплывает — а особенно часто, конечно, всплы­вал в период холодной войны — документ, который называется «Комму­ни­стические правила революции». В нем почти зеркально все то, что не нра­ви­лось американским консерваторам, объяснялось большевистским вмеша­тель­ством. От распространения гомосексуальных браков до попыток запре­тить свободное владение оружием, от свободного воспитания детей до уничто­же­ния религиозного образования в школах — все это в «Коммунистических правилах революции» приписывалось специальному вмешательству Советского Союза, Советской России в американскую жизнь. Совершенно симметричный в этом смысле документ. И такое использование друг друга — тоже, если хотите, часть традиции российско-американских отношений.

Но основанием для каких-то надежд на улучшение отношений для меня лично является то, что эта традиция не единственная. Репертуар взаимных образов гораздо шире, и он продолжает расширяться с продвижением истории. Я уве­рен, что использование друг друга не только как страшилки, угрозы, антагони­с­та, а использование друг друга в противоположном качестве тоже не за гора­ми. Правда, то, что я знаю из истории российско-американских отношений, пока­зы­вает: для того, чтобы произошли коренные, базовые сдвиги в использо­ва­нии образа Другого, нужно, чтобы именно эта страна, та страна, которая смо­трит на другую, прошла через какой-то внутриполитический или внутрисо­ци­аль­ный кризис, кризис идентичности. Такой кризис Россия проходила в кон­це 1980-х — начале 1990-х годов, и в тот момент она была готова смотреть на США совсем не теми глазами, как во время холодной войны. Но готовность к переменам оказалась односторонней. Сейчас в связи с ситуацией вокруг пре­зидента Трампа Соединенные Штаты проходят очередной кризис идентично­сти, после чего взгляд на Россию может измениться, но он может измениться в любом направлении. Тем не менее я повторю, что отношение друг к другу, с моей точки зрения, в гораздо большей степени зависит от того, что пережи­вает собственное общество, а не от того, что делает или может сделать дру­гая страна.