Расшифровка Как Россия думает об Америке
Содержание второй лекции из курса Ивана Куриллы «Россия и Америка: история отношений»
Первым образом Америки в России стал образ страны индейцев. Еще в XVIII веке российское общество интересовалось местными народами, населяющими Америку. Надо сказать, что примерно в это же время русское общество стало читать просветителей, и особенной популярностью пользовался в России Жан-Жак Руссо, одной из теорий которого была идея благородного дикаря. Ну, вы помните: люди, которые живут вдали от цивилизации, благородны. Цивилизация — это сила, которая портит их, которая становится причиной моральных и социальных проблем. А вот человек, живущий диким образом
Коснулись европейцы суши,
Куда их наглость привела,
Хотят очистить смертных души
И поражают их тела.
Русское общество испытывало симпатию к тем самым благородным дикарям, которых европейцы, то есть американцы, угнетают, принося в Америку ту самую, портящую натуральное благородство, цивилизацию.
Образ Америки как страны индейцев существовал довольно долго. В начале XIX века Федор Толстой, дальний родственник будущего знаменитого писателя Льва Толстого, поучаствовал в кругосветном путешествии Крузенштерна. Но он был большим хулиганом, Крузенштерн высадил его
В это время первым, наверное, популярным американским писателем, которого читали в России, стал Джеймс Фенимор Купер, человек, писавший как раз об индейцах, об их взаимодействии с англичанами: Натти Бампо, Кожаный Чулок, «Следопыт», «Пионеры», «Прерия» —
Представление об индейцах как о благородных противниках плохих бледнолицых продолжало существовать и дальше, хотя, конечно, оно было потеснено другими. И когда уже во времена СССР советские дети смотрели вестерны производства германской студии DEFA Deutsche Film AG (DEFA) — ведущая кинокомпания в ГДР, существовала с 1946 по 1992 год., где югославский актер Гойко Митич играл благородных индейцев, то это были почти что классические вестерны, почти такие же вестерны, как те, что смотрели американские дети, с одним важным отличием: в американских классических вестернах индейцы были плохими. В Соединенных Штатах не было представления об индейцах как о благородных дикарях. Очень долгое время это были враги, это была проблема, а уже в ХХ веке — обуза, но представления о том, что индейцы были более благородными, чем бледнолицые, в Америке не возникало. И вот те вестерны, которые смотрели в Советском Союзе, были исполнены того самого руссоистского духа: благородные дикари, которые борются против плохих белых, пришедших туда со своей цивилизацией и угнетением.
Второй русский образ Америки сформировался в ходе американской Войны за независимость. Это было очень сильное и яркое событие. Эта война произошла в 1770-е годы, за полтора десятилетия до Французской революции, и образованное русское общество увидело в Американской революции символ свободы, возможности нового государственного устройства. Российские революционеры, реформаторы, люди, которые хотели изменить российское общество, с этого времени стали обращаться к Америке как к примеру страны свободы и страны справедливого государственного устройства. Радищев, с которого многие, начиная с Ленина, ведут отсчет русского освободительного движения, прямо в своей оде «Вольность» обращался к Америке К тебе душа моя вспаленна, / К тебе, словутая страна, / Стремится, гнетом где согбенна / Лежала вольность попрана; / Ликуешь ты! а мы здесь страждем!... Декабристы в своих конституционных проектах копировали, переписывали, дополняли американскую конституцию. Известно, что в их библиотеках были и конституция США, и конституции отдельных штатов.
Надо сказать, что такой взгляд на Америку был характерен не только для России. Вся монархическая Европа XIX века смотрела на Соединенные Штаты примерно таким же образом — как на страну, где уже осуществлены теории социальных мыслителей эпохи Просвещения. На США смотрели как на ожившую, осуществленную утопию. Надо понимать при этом, что к реальной Америке это имело достаточно условное отношение. В Америку путешествовали в то время мало, американцев в Европе тоже было довольно мало, и стране приписывались те черты, которые сами реформаторы считали правильными. Поэтому в зависимости от того, что считал правильным тот или иной реформатор или революционер — анархическое ли устройство общества или общество с сильным, но справедливым государством, — он соответствующим образом и рисовал образ США. Было гораздо удобнее агитировать и верить в то, что на земле уже есть страна, где осуществлены самые правильные социальные реформы. Это страна за океаном — страна Америка.
Этот образ Америки как страны сбывшейся социальной утопии развивался на протяжении всего XIX и значительной части ХХ века. В Европе он немного поблек после Второй мировой войны, когда Соединенные Штаты пришли в Европу в качестве военной державы, сильного экономического игрока, да и просто стало приезжать больше американских туристов. В Западной Европе в это время возникает разочарование и, как следствие, антиамериканизм. Америка оказалась свободной, но не такой свободной или не в той области свободной, как мечталось многим реформаторам.
Россия и Восточная Европа испытали подобное разочарование в 1990-е, когда пал железный занавес и общаться с США оказалось возможным напрямую. В это время начал появляться антиамериканизм, основанный на этом разочаровании. Америка оказалась не там, не здесь и не в той форме свободной. Она не вполне отвечала утопическим представлениям о ней. Тем не менее на протяжении более чем 200 лет Америка ассоциировалась со свободой, с правильным государственным и социальным устройством, и началось это со времен Войны за независимость в Соединенных Штатах.
Третий образ Америки — образ страны технических инноваций. «Рассадник промышленности», как написал один из русских журналистов в середине XIX века. Это страна, откуда можно было заимствовать инженерные решения или приглашать инженеров. Страна, на которую можно было опираться в своих собственных проектах модернизации. Вот такая Америка была особенно интересна государственным реформаторам — не революционерам, а тем, кто хотел совершить для государства рывок в будущее. Рывок, в ходе которого Россия могла обогнать Европу и встать вровень или почти догнать саму Америку.
Первый такой период модернизации — правление Николая I. Его главным модернизационным проектом стала железная дорога между Петербургом и Москвой, и он строил ее при участии и по проекту американских инженеров. Сначала в США были отправлены два российских инженера корпуса путей сообщения, Павел Петрович Мельников и Николай Осипович Крафт. Они год путешествовали по Америке, изучали там железные дороги, Мельников придумал российские варианты для американских железнодорожных терминов, они познакомились с производителями паровозов и, собственно, со строителями железных дорог. Вернувшись в Россию, они убедили самого Николая и других чиновников, которые имели к этому отношение, что Россия должна опереться в своем железнодорожном строительстве не на английский, австрийский или
В Россию были приглашены американские инженеры. Главным инженером-консультантом стал Джордж Вашингтон Уистлер, строитель Балтиморско-Огайской железной дороги, с которым Мельников и Крафт познакомились в Балтиморе. Подвижной состав, то есть паровозы и вагоны, стали производить братья Уайнанс и Джордж Гаррисон — им отдали самый тогда технологически продвинутый завод в Александровском, тогдашнем пригороде Петербурга. В итоге Николаевская железная дорога была построена полностью по американскому образцу и в значительной степени — усилиями американских инженеров.
Кстати, знаменитая российская колея — расстояние между рельсами, которое в России отличается от европейского — совпадала с колеей, которую в тот момент использовала Балтиморско-Огайская железная дорога. Уистлер просто привез с собой ее чертежи, по которым потом строилась дорога здесь, в России. В самих Соединенных Штатах в то время не было единого стандарта, а потом, когда он был введен, использовался другой стандарт. Но в России остался тот самый, привезенный Уистлером в 1844 году.
Американских инженеров приглашали, когда Россия стала строить свои телеграфные линии. Конечно же, Россия приглашала американских оружейников: еще в ходе Крымской войны, когда стало очевидно, что она уступает Англии в вооружении, было заключено несколько контрактов с полковником Сэмюэлом Кольтом, который производил многозарядные револьверы. После войны реформа вооружения также была связана с американскими образцами. Мы все, наверное, знаем слово «берданка» в качестве обозначения охотничьего ружья. Но первоначально в последней трети XIX века берданка была главным стрелковым оружием русской армии. А само слово «берданка» происходит от имени американского инженера Хайрема Бердана: вместе с русским инженером генералом Горловым он изобрел и усовершенствовал ту самую винтовку, которая стала такой популярной в России и даже дала русскому языку такое слово.
В конце XIX — начале ХХ века американские инженеры стали наиболее известны в России как изобретатели швейной машинки. Правда, тут произошел интересный казус. Большинство россиян сейчас считает, что швейная машинка «Зингер» немецкая. На самом деле Айзек Зингер был нью-йоркским купцом, то есть его швейные машинки — американские. В 1900 году компания «Зингер» построила свой завод в Подмосковье, в Подольске, и ее машинки очень широко разошлись по русским семьям. Это было, наверное, самое массовое присутствие американской техники тогда в России.
В 1920-е годы, когда большевики поставили задачей быстрый рывок в будущее и для них стала важна индустриализация, они снова обратились к образцу Соединенных Штатов. В это время Европа с трудом восстанавливалась после Первой мировой войны, а США оказались безусловным лидером в области промышленности и технологий. И когда первая пятилетка фактически совпала по времени с началом Великой депрессии, Советский Союз этим воспользовался и пригласил большое количество инженеров и мастеров, чтобы очень быстро, в течение нескольких месяцев, совершить прорыв в российской экономике и промышленном производстве. Все огромные знаменитые стройки первых пятилеток — от Днепрогэс до Магнитки, от Сталинградского тракторного завода до Нижегородского автомобильного завода — и сотни менее крупных предприятий по стране проектировались и налаживались американскими инженерами; использовались станки, привезенные и закупленные в Соединенных Штатах. Мы знаем, какую цену Советский Союз за это заплатил: коллективизация и голодная смерть буквально миллионов людей была платой за индустриализацию. А деньги при этом были потрачены на покупку технологий в США, на приглашение американских специалистов, так что индустриализация, по сути, была новой волной американизации экономики.
После этого, как только советские (или уже постсоветские) реформаторы заговаривали об ускорении, о модернизации, сразу же в качестве модели появлялись Соединенные Штаты. Мы помним, как Никита Сергеевич Хрущев совершил поездку в США. Он привез оттуда не только кукурузу, но и массу всего: например, такие организационные формы, как магазины самообслуживания или массовые столовые — те самые столовые, по которым надо ходить с подносом самостоятельно. После поездки Хрущева в Советском Союзе появилось огромное количество разных мелочей, которые меняли облик страны, делали ее в
Соединенные Штаты также стали моделью и во время ускорения Михаила Горбачева, и в раннем периоде президентства Бориса Ельцина, уже после распада Советского Союза. Даже когда Дмитрий Медведев был президентом Российской Федерации и заговорил о модернизации, он сразу же поехал в Кремниевую долину и привез оттуда айфон и
Ну и наконец, очень важным русским образом Америки стал образ страны, представляющей угрозу — особенно со времен холодной войны. В самом деле, с момента, когда Советский Союз и США стали двумя безусловными лидерами биполярной системы международных отношений, взгляд на Соединенные Штаты как на угрозу был, с одной стороны, объективно этой самой двуполярностью обусловлен, а с другой стороны, для населения подкреплялся всей мощью советской пропаганды. Мы знаем, как в 1947–1948 годах принимались целые серии специальных постановлений ЦК КПСС, а потом отдельно — Союза театральных деятелей или Союза писателей, в которых на многих страницах по пунктам расписывалось, как нужно писать романы или пьесы на антиамериканскую тему, как нужно внедрять в умы советских людей образ Соединенных Штатов как угрозы. Это было серьезной проблемой, потому что в конце 1940-х годов люди еще помнили, что американцы были союзниками, что во время Второй мировой войны США, Англия и Советский Союз вместе победили нацизм. Быстрое изменение отношения ко вчерашнему союзнику было непростой задачей, но советская пропаганда с ней справилась.
Вот такой странный набор образов Соединенных Штатов существует в нашем общественном сознании. В связи с разными задачами, которые выходят на первый план в нашей жизни, из этой копилки представлений об Америке можно вытащить одно или другое. Мы можем вдруг вспомнить о том, что это страна индейцев, свободы или технических чудес, а можем вспомнить, что это традиционный потенциальный враг, к нападению которого нам надо готовиться. Всё это сосуществует в одном и том же общественном сознании или даже в одних и тех же головах. Каким образом это используется, зависит от повестки дня в конкретное время.
Чтобы всё сказанное не выглядело очень уж механистично, не могу не добавить: у каждого из периодов, когда Россия обращалась к Соединенным Штатам за тем или другим изобретением или приглашала американцев в Россию, оказались и непредвиденные результаты. Непредвиденные не только для России (в каком направлении она начинала двигаться), но и для самих Соединенных Штатов.
Николаевский период, когда американских инженеров впервые стали приглашать в Россию, стал для США своего рода периодом открытия самих себя. Потому что в первой трети XIX века Соединенные Штаты все-таки еще были провинциальной страной, второго или даже третьего ряда. Им было далеко до влияния, мощи, известности европейских держав, к которым, безусловно, относилась в то время Россия. И вдруг одна из европейских держав, Российская империя, опирается на эту далекую, заокеанскую и тогда еще очень небольшую по населению республику, чтобы обновить свою собственную экономику. Это не только породило в американцах гордость за свою страну, но и дало им новый источник для гордости. Если до этого они привыкли гордиться своей религиозной избранностью, а потом гордились революцией, Вашингтоном и свободой, то заказ в Америке пароходов и приглашение американских железнодорожных, телеграфных инженеров в Россию заставили американцев переоценить самих себя и поверить в себя как в народ индустриально развитый, индустриально творческий.

И наконец, еще один побочный результат взаимодействия. Тот самый Джордж Вашингтон Уистлер — инженер, строивший Николаевскую железную дорогу — привез с собой в Петербург семью. Его сын, подросток, стал изучать здесь русский язык и постоянно портил свои учебники рисунками. Он рисовал на форзацах, на полях, и, как это часто бывает в таких случаях, родители решили отдать его учиться. Они выбрали Императорскую академию художеств, где сын Уистлера и проучился все время, пока его отец строил железную дорогу, мосты в Петербурге и другие инженерные сооружения. В результате Америка получила своего первого великого художника. Джеймс Макнил Уистлер, который вернулся в США, а потом уехал в Англию, во всех учебниках считается первым великим художником американского происхождения. Наверное, многие из нас помнят картину «Мать» (или, как ее часто называют, «Мать Уистлера»), которая стала для американцев вообще таким каноническим изображением матери. Но он, конечно, написал гораздо больше, и один из музеев в Вашингтоне начинался, в