Как лечить инакомыслящих
Как лечить инакомыслящих
Сценарий серии о карательной психиатрии из неснятого фильма Андрея Лошака о советских диссидентах и видео с участниками событий, подготовленное Arzamas
шизофрения
Виктор Файнберг был одним из семерых, вышедших на Красную площадь протестовать против ввода советских танков в Прагу «Демонстрация семерых» — демонстрация 25 августа 1968 года, состоявшаяся после того, как СССР ввел войска в Чехословакию для пресечения либеральных реформ.. Во время задержания разъяренные представители спецслужб выбили Файнбергу передние зубы. Судить человека без зубов самый гуманный суд в мире позволить себе не мог. Своим шамкающим ртом он испортил бы всю картину. И тогда Файнберга отправили на экспертизу в Научный центр судебной психиатрии — Институт имени Сербского.
Два месяца наблюдений за Файнбергом позволили диагностировать следующие нарушения: «С увлечением и большой охваченностью высказывает идеи реформаторства по отношению к учению классиков марксизма, обнаруживая при этом явно повышенную самооценку и непоколебимость в своей правоте».
больница тюремного типа
Участь Файнберга оказалась печальнее, чем у остальных шестерых демонстрантов. Его признали невменяемым и отправили в Ленинградскую психиатрическую тюрьму, где он провел четыре страшных года.
Психиатрия становится узаконенной формой
подавления инакомыслия еще в начале 1960-х.
Хрущеву приписывают знаменитую фразу:
«Против социализма
может выступать
только сумасшедший».
Наверное, самый известный пациент того времени — Иосиф Бродский. В 1964 году советская власть отправила поэта в психбольницу на длительную экспертизу. Позднее Бродский утверждал, что сумасшедший дом страшнее, чем тюрьма. В тюрьме есть срок — это хоть
«Чего молчите?» «Просто невтерпеж!
Дождется, что придется рассердиться!»
«Чего ты дожидаешься?» «Что ложь,
не встретив возражений, испарится».
«И что тогда?» «Естественнее все ж
на равных толковать, как говорится».
«Ну, мне осточертел его скулеж.
Давайте впрыснем кальцию, сестрица».
«Он весь дрожит». «Естественная дрожь.
То мысли обостряются от шприца».
В январе 1970 года на свободу выходит Владимир Буковский. В 27 лет у него уже три срока — из них два он провел в психушках. На свободе Буковский больше чем на полгода обычно не задерживается. Понимая это, он сразу начинает действовать. Его давняя идея: разоблачение советской карательной психиатрии. Буковский дает интервью американскому каналу CBS.
В программе «Голоса из русского подполья» советские диссиденты впервые появились на американских телеэкранах. Еще до показа фильма корреспондента Билла Коула выдворили из Советского Союза, а все герои фильма вскоре были арестованы.
Чтобы ввести слежку КГБ в заблуждение, Буковский разыграл целый спектакль — якобы он отправился с друзьями в лес на пикник. Там, укрывшись за деревьями, он первым поведал миру об ужасах карательной психиатрии.
Солженицын объяснял эту логику: «Раз думаешь не так, как положено, — значит, ты ненормальный». Прием, который в России опробовали еще на Чаадаеве, был очень удобным: никаких шумных процессов, стояний у суда, обличительных последних слов. В отличие от подсудимого, у сумасшедшего прав вообще нет. Ведь он — больной. Что бы он ни сказал, куда бы ни пожаловался, все будет приравнено к бреду.
«Все, что я сейчас скажу, каждый мой жест она переврет и запишет в историю болезни. <…> Горячиться нельзя — будет запись: „Возбужден, болезненно заострен на эмоционально значимых для него темах“. Аминазин обеспечен. Будешь слишком подавлен, угрюм — запишет депрессию. Веселиться тоже нельзя — „неадекватная реакция“. Безразличие — совсем скверно, запишет „эмоциональную уплощенность“, „вялость“ — симптом шизофрении».
Всех обвиненных по политическим статьям привозили на экспертизу в Институт им. Сербского. За право ставить нужные КГБ диагнозы сражались две школы — академика Снежневского и профессора Лунца. Это был бой вялотекущей шизофрении против паранойяльных расстройств. Победила шизофрения. Вялотекущую форму болезни «открыл» Снежневский. В большинстве стран мира этот диагноз не признавали. Зато КГБ он позволял объявить любого человека ненормальным, а отсутствие симптомов объяснить вялостью течения болезни.
спецпсихбольница
Участницу «демонстрации семерых» на Красной площади поэта Наталью Горбаневскую после задержания судить не стали — отпустили как кормящую мать домой. Но психиатрическую экспертизу провели — а через полтора года
«Руководил экспертизой небезызвестный профессор Лунц. Я прекрасно знала, кто такой Лунц, и прекрасно знала, что ни от каких моих ответов не будет зависеть результат экспертизы, но вела себя лояльно, отвечала на все вопросы, и о давней своей болезни, и о Чехословакии, и о том, нравится ли мне Вагнер. Вагнер мне не нравится. „А кто нравится?“ — „Моцарт, Шуберт, Прокофьев“.
Через неделю, 12 сентября, в день окончания следствия, я узнала результат экспертизы и свою странную судьбу. Заключение экспертизы, подписанное профессором Лунцем, гласит, что у меня „не исключена возможность вялотекущей шизофрении“, — замечательный диагноз! Хотела бы я знать, многим ли лицам, особенно интеллигентам, можно твердо написать „исключена возможность“. И после этого проблематичного диагноза той же бестрепетной рукой написано, что я „должна быть признана невменяемой и помещена на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа“».
Когда адвокат Каллистратова спросила на суде у Лунца, какие признаки вялотекущей шизофрении он отмечает у Горбаневской, тот ответил, что вялотекущая шизофрения, как правило, никаких ярких симптомов не дает. Горбаневскую отправили в Казанскую психиатрическую спецбольницу — по сути тюрьму для социально опасных психбольных. Поэтессу положили в палату с десятью буйнопомешанными, некоторые из которых убили кого-то из близких — мужа, родителей, детей.
Политических было мало. На соседнем этаже лежала
Спасибо, партия, тебе
За все доносы и доносчиков,
За факелы на пражской площади
Спасибо, партия, тебе!
Если Горбаневская принадлежала к диссидентскому кругу, то Новодворская была абсолютной одиночкой. Такие в первую очередь попадали в психушки. Группу из нескольких человек сумасшедшими не объявишь, а одиночку запросто. Классический диагноз — «вялотекущая шизофрения» — поставил все тот же Доктор Зло отечественной психиатрии, профессор Лунц. Помимо Новодворской и Горбаневской, в Казанской психиатрической спецбольнице в то же время оказалась Ольга Иоффе, арестованная, как и Новодворская, за распространение листовок. Ее тоже диагностировал злополучный Лунц.
Интенсивность лечения зависела от статуса политзаключенного. Горбаневскую, за освобождение которой на Западе развернулась кампания, лечили умеренно. Менее известных пациентов могли «залечивать» до полусмерти. Методы были самые разные.
«…все дело было не в сроках, а в принудительном лечении галоперидолом, применение которого давно признано пыткой. Галоперидол в клинической практике применялся для лечения бредов и галлюцинаций. Ни того, ни другого у меня не было. Если не считать бредом мои взгляды, но ведь их так и „не излечили“… Обычная схема применения галоперидола: 1 месяц, потом перерыв в связи с тем, что побочным эффектом галоперидола является болезнь Паркинсона. А мне давали его девять с половиной месяцев подряд, без корректоров и перерывов. Продолжали давать и в Сербского. Перед освобождением Печерникова [врач] мне сказала: „Вы же понимаете, что вам придется и дальше принимать галоперидол“».
«Бормашина. Привязывают к креслу и сверлят здоровый зуб, пока сверло не вонзается в челюсть. Потом зуб пломбируют, чтобы не оставалось следов. Любят удалять неубитый нерв. Все это делается профессиональным дантистом в зубоврачебном кабинете. „Санация полости рта“. <…> Насколько мне удалось узнать, бормашина применяется редко и только в Казани (испробовано лично).
Газообразный кислород подкожно. Вводят его толстой иглой под кожу ноги или под лопатку. Ощущение такое, как будто сдирают кожу (газ отделяет ее от мышечной ткани). Возникает огромная опухоль, боль ослабевает в течение двух-трех дней. Потом опухоль рассасывается, и начинают сызнова. Применяют как лечение от „депрессии“. <…> Политзаключенным вводят кислород по 10–15 минут. (Испробовано лично, 10 сеансов.)»
Когда хотели сильнее наказать, кололи сульфазин или серу — уколы причиняли невыносимую боль, и потом еще несколько дней любое движение отдавалось в теле дикими мучениями.
Еще страшнее действовал инсулин. Шок, который он вызывал, приводил к частичному уничтожению памяти и рассудка. Не менее жестокими были укрутки и привязывания мокрыми полотенцами, о которых писал Бродский, — высыхая, они впивались в тело и причиняли жуткую боль.
Ну и последний печально знаменитый способ — электросудорожная терапия. В применении к здоровому человеку это, по сути, узаконенная пытка током, влекущая необратимые нарушения в памяти и работе мозга.
Диссидентам из провинции было тяжелее других: их автоматически зачисляли в разряд «психов-одиночек». Председатель латвийского колхоза Иван Яхимович, убежденный коммунист и правдоруб, написал на имя Суслова письмо, где возмущался преследованием инакомыслящих. Ответ не замедлил ждать — Яхимовича отправили на обследование в психбольницу. Выводы экспертизы были больше похожи на характеристику образцового коммуниста:
«Заявляет, что никогда и ни при каких условиях не изменит идее борьбы за коммунистический строй, за социализм… Считает, что политических заключенных не надо лишать свободы, на них надо действовать методом убеждения. Прекрасно владеет произведениями классиков марксизма-ленинизма. <…> Считает, что общественный и политический долг стоит значительно выше долга перед семьей».
Тем удивительнее диагноз, поставленный Яхимовичу: невменяем.
К концу 1960-х помещение диссидентов в психушки — излюбленная практика КГБ. Теоретики из Института Сербского подвели научный базис. Профессор Тимофеев писал в научной методичке:
«Инакомыслие может быть обусловлено болезнью мозга, когда патологический процесс развивается очень медленно, мягко, а другие его признаки до поры до времени… остаются незаметными».
Под это определение можно было
подвести кого угодно.
«Увидев Таню Плющ, Снежневский понял, что это за визит, но отказываться было поздно. Я немедля приступил к делу. „Мы просим вас вмешаться в действия профессора Блохиной против Плюща Леонид Плющ (1938–2015) — математик, публицист, диссидент, член Инициативной группы по защите прав человека в СССР. в Днепропетровской тюремной спецбольнице. После каждой экспертизы она пишет все более и более ужасные протоколы. Он был помещен туда с вашим диагнозом ‚вялотекущая шизофрения‘, а теперь у него, оказывается, ‚шизофрения параноидального типа‘“. <…> „Ваш муж болен, — вежливо, но твердо произнес профессор, отвечая вместо меня Тане. — Прежде чем поставить диагноз, мы вели за ним наблюдение“. <…> „У меня нет оснований сомневаться в квалификации днепропетровских врачей, — сказал он. — Они постоянно консультируются со мной“. „Вот как? — сказал я. — Это очень интересно. Я не знаю, читали ли вы свой учебник психиатрии. Но я — читал. Там написано черным по белому, что ваша вялотекущая шизофрения никогда не развивается в шизофрению параноидального типа!“ Он замолк. Таня с тоской и злобой осматривала седовласого „главного психиатра“. „Хорошо, скажите, — промолвил он наконец, — разве было бы лучше, если бы Плюща отправили в лагерь?“ — „Лучше!“ — мы крикнули одновременно. „Вы растоптали его человеческое достоинство, — с ненавистью заговорила Таня. — Вы обрекли его на бессрочные — бессрочные! — мучения, вместо семи лет лагерей. И какие мучения! Он распух от инъекций. Ему вкалывают трифтазин, от боли можно сойти с ума. Его запирают вместе с буйными. Вы!..“ Он встал. Мы встали тоже. „Когда будете докладывать, кому вам надо докладывать, — сказал я, — будьте добры, объясните, что психиатрические репрессии подрывают престиж государства“. Снежневский побледнел. „Вы снова оскорбляете!“ Мы вышли».
В мае 1970 года произошел, наверное, самый шумный скандал, связанный с использованием психиатрии в карательных целях. В наукограде Обнинске с применением силы был госпитализирован в психиатрическую клинику биолог Жорес Медведев — автор популярной в самиздате книги о лысенковщине Лысенковщина — политическая кампания
Сначала Медведева вызвали в местный горсовет, где настойчиво предлагали отвезти его сына-старшеклассника на консультацию в Калужскую психиатрическую клинику. Медведев, почуяв ловушку, отказался, и тогда главврач больницы Лифшиц вместе с отрядом милиции ворвался к нему в дом:
«Увертываясь от сыпавшихся на него вопросов, Лифшиц путано объяснял, что у психиатров „были сигналы“, что данные обо мне накапливались в горкоме и обкоме. Припертый вопросами вполне профессионального типа, он наконец сказал, что его приезд ко мне был связан с просьбой председателя Обнинского горсовета Н. Антоненко, которая недавно беседовала со мной и которой мое поведение показалось „странным“. Антоненко якобы просила „проверить“ Медведева. Теперь же Лифшиц видит, что мне действительно лучше пройти обследование, что это в моих интересах и что на это требуется всего три дня.
<…>
Неожиданно в комнату вошел майор милиции. Откуда он взялся, не знаю. По моему телефону никто не вызывал подкрепления. Никто из троих милиционеров, находившихся в квартире, не выходил, и появление майора было странным. Столь высокие чины милиции вряд ли должны участвовать в психиатрических госпитализациях, где нужна лишь грубая физическая сила. Тем не менее майор сразу взял на себя командование операцией.
— Что такое, почему вы отказываетесь подчиниться требованиям врача? — заявил он довольно грубым и решительным тоном.
— А кто вы такой, откуда вы взялись, я ведь не приглашал вас в свою квартиру, — тоже не слишком вежливо ответил я.
— Майор милиции Немов Николай Филиппович. Прошу вас следовать в машину.
— Если вы майор милиции, то должны знать законы о неприкосновенности жилища граждан, ведь милиция — это орган охраны порядка и законности.
— Мы — орган насилия! — Немов даже ударил себя кулаком в грудь. — Встать! — вдруг закричал он. — Я вам приказываю встать!»
В поддержку Жореса Медведева выступило множество ученых и писателей — его
В больничных кабинетах происходили абсурдные диалоги. Вот, например, фрагмент разговора брата «больного» с врачом:
«— Но какие у вас были основания сомневаться в психиатрическом здоровье моего брата?
— Я прочитал рукопись „Биологическая наука и культ личности“, и у меня возникли сомнения в том, что эту работу мог написать здоровый человек.
На мой вопрос, какие-де фразы или положения этой рукописи навели его на подобные сомнения, Лифшиц не отвечает.
— Но ведь данная рукопись написана восемь лет назад. С тех пор ее прочитали тысячи людей, в том числе и ряд знаменитых советских ученых, биологов, писателей. И все они отзывались об этой работе весьма положительно. Наконец, в своем новом варианте книга Жореса о биологической дискуссии была издана год назад за границей, и на нее имеется множество положительных рецензий в самых солидных журналах. Даже зарубежные ученые отмечают, что эта книга написана с глубоко патриотических позиций и что она способствовала нормализации положения в советской биологии.
<…>
— Читали ли вы рукопись Жореса о международном сотрудничестве ученых?
— Я имею о ней представление.
— Что значит „имею представление“? Читали вы ее, держали в руках?
— Я имею о ней представление, — повторяет Лифшиц и далее пытается доказать, что и в этой рукописи усматриваются некоторые психические „отклонения“: — Вообще, я заметил у вашего брата раздвоение личности. Он биолог, но все время занимается также и многими другими делами, не имеющими никакой связи с его прямыми обязанностями. К тому же он все время чем-то недоволен, против чего-то борется».
Известные инакомыслящие также включились в кампанию по освобождению Жореса Медведева. Солженицын пишет гневное эссе «Вот как мы живем», в котором называет психушки «советским вариантом газовых камер», академик Сахаров отправляет Брежневу открытое письмо, а 30 мая 1970 года отправляется в Институт генетики на международный симпозиум, где на глазах у сотен делегатов пишет мелом на доске воззвание в защиту Медведева.
В Калугу на помощь запутавшемуся во лжи Лифшицу прибыла комиссия из Института им. Сербского — профессор Морозов, профессор Наджаров. Хотели туда же включить и одиозного Лунца, но Рой Медведев на правах прямого родственника добился его исключения из состава комиссии. Но даже профессионалы от карательной психиатрии не сумели найти доводов для дальнейшей госпитализации ученого. Через 19 дней он вышел на свободу. Впрочем, Медведева все равно поставили на учет с диагнозом «вялотекущая шизофрения с паранойяльным реформаторским бредом», а через три года, выпустив в командировку в Лондон, лишили советского гражданства.
Доктор медицинских наук, отличник здравоохранения РФ Александр Лифшиц умер в 2015 году. «Ушел из жизни отзывчивый человек, с добрым сердцем и открытой душой, хороший организатор, мудрый руководитель, — говорится в сообщении министерства здравоохранения Калужской области. — Светлая память о нем останется в сердцах многочисленных пациентов, коллег, всех, с кем Александр Ефимович рядом жил и работал».
Оказавшись в Ленинградской спецпсихбольнице, Виктор Файнберг знакомится с диссидентом Владимиром Борисовым. Несмотря на унизительное положение пациентов, они объявляют карательной психиатрии войну. Как говорил Файнберг, дают бой в тылу врага. Первый шаг — установка канала связи с волей. Этим каналом становится руководитель спецотделения в психиатрической тюрьме капитан Лев Петров, известный больным как палач и садист. Неожиданно капитан решает перейти на сторону добра.
Через капитана Петрова сообщения о безобразиях, творившихся в психушке, оперативно попадали в Москву и потом на Запад. Файнберг и Борисов умудрялись даже делать анонсы своих голодовок с требованиями прекратить принудительное лечение нейролептиками, разрешить свидания, переписку и чтение книг. Самая долгая голодовка длилась 80 дней.
Пытаясь сломить сопротивление, Файнберга и Борисова по несколько раз в день связывали и часами оставляли лежать без движения, закалывали сульфазином, а когда сопротивление сломить не удалось, принялись искусственно кормить через нос. Эту пытку прошли многие из диссидентов, державших голодовку. Вот как описывает принудительную кормежку Владимир Буковский:
«В тот же день начали искусственное кормление. Да как — через ноздрю! Человек десять надзирателей водили меня из камеры в санчасть. Там надевали смирительную рубашку, привязывали к топчану, а сами еще садились на ноги, чтоб не дрыгался. Другие держали плечи и голову. Нос у меня чуть-чуть смещен в сторону — в детстве боксом занимался, повредил. А шланг толстый, шире ноздри, — хоть убей, не лезет! Кровь из носа — пузырями, из глаз — слезы ручьем. Должен сказать, что нос — штуковина очень чувствительная. Еще, может, один только орган у человека такой же чуткий. А тут — аж хрящи трещат, лопается что-то, хоть волком вой. Да где выть, когда шланг в глотке застрял — ни вздохнуть, ни выдохнуть. Хриплю, как удавленник, — того и гляди, легкие лопнут. Врачиха, глядя на меня, тоже вот-вот разревется, но шланг все-таки пихает и пихает дальше. Потом через воронку в шланг наливает
Виктору Файнбергу и Владимиру Буковскому английский драматург Том Стоппард посвятил в 1977-м свою пьесу «Every Good Boy Deserves Favour», рассказывающую о диссиденте, брошенном в психушку. В первой постановке роль политзаключенного играл знаменитый актер Иэн МакКеллен.
Врач. Войдите.
В кабинет входит Александр.
Ваше поведение весьма тревожно. Я начинаю думать, что у вас не все в порядке с психикой. Это помимо того, что вы страдаете вялотекущей шизофренией параноидального типа. Я начинаю сомневаться, может ли обычная горбольница справиться с вашими симптомами.
Александр. У меня нет симптомов, у меня есть мнение.
Врач. Ваши мнения и есть ваши симптомы. Вы больны инакомыслием. Ваш тип шизофрении не предполагает таких изменений в психике, которые будут заметны для окружающих. Ваш случай весьма похож на случай генерала Петра Григоренко. Ведущие психиатры Института имени Сербского в Москве написали в его медицинском заключении, что его внешне адекватное поведение и формально связные высказывания на самом деле свидетельствуют о необратимых патологических изменениях личности. Понимаете? Я не могу вам помочь. Кроме того, у вас изо рта пахнет авиационным клеем или чем-то таким… что вы ели?
Александр. Ничего.
Врач. И это еще один неприятный момент. У нас тут прежде никто голодовок не устраивал. Вернее, был один случай, но тогда пациент протестовал против больничной пищи, и это психологически оправданно и возымело действие — не на пищу, нет, а на моральный облик всех пациентов. (Пауза.) Вы можете сами выбрать себе лекарства. Вы даже можете их не принимать. Просто говорите, что принимали. (Пауза.) Чего вы, собственно, добиваетесь?
Наверное, самый необычный советский диссидент —
«Она не просто не понимала, она не в состоянии была понять значение морально-нравственных ценностей. Я часами доказывал ей, что невозможно пользоваться благами жизни, если кругом тебя люди бедствуют. Десятки раз она переспрашивала: „Ну вам-то, вам какое дело? Вам-то при вашем окладе и ваших закрытых магазинах чего не хватало?“ И все мои ответы расценивались как суждения ненормального человека. Не понимала она также исторических аналогий. Эти аналоги не служили для нее доказательством. Она оценивала их только психиатрически — ты сослался на Чернышевского, записывается: „Сравнивает себя с Чернышевским“, сослался на Ленина — „Сравнивает себя с Лениным“».
В 1964 году Григоренко признали невменяемым и отправили в знаменитую Ленинградскую спецбольницу, совмещавшую ужасы сумасшедшего дома и тюрьмы.
Фрагмент фильма «Блаженны изгнанные» (1990), режиссер Борис Кустов
Там он познакомился с другим заключенным спецпсихушки — Владимиром Буковским. Это был большой просчет советской власти — посадить этих людей вместе. Под влиянием Буковского генерал пришел к убеждению, что бороться надо в открытую и публично.
Григоренко повезло: свергли Хрущева — и на волне борьбы с волюнтаризмом жене генерала удалось добиться его освобождения. Но он так и остался психом со справкой: раз никакого суда и приговора не было, следовательно, не могло быть и пересмотра дела. Григоренко исключили из партии, лишили звания и всех привилегий, назначив солдатскую пенсию в 22 рубля, от которой он гордо отказался. Чтобы прокормить семью, 60-летний генерал вынужден был какое-то время работать грузчиком.
В 1969 году Петра Григоренко арестовывают во второй раз — на этот раз в Ташкенте, где он собирался стать общественным адвокатом на процессе по делу крымских татар — репрессированного советской властью народа, отчаянно боровшегося за право вернуться из Средней Азии на родину.
Суд над Григоренко в Ташкенте проходил в отсутствие обвиняемого при пустом зале: процессы над невменяемыми закрыты. Адвокат Каллистратова не оставила камня на камне от обвинения, но генерала все равно отправили на неопределенный срок в психиатрическую тюрьму. Видимо, партийные бонзы не допускали даже мысли, что человек в здравом рассудке мог отказаться от номенклатурных благ. Это было самое длительное заключение генерала в психушке.
Большую часть заключения Григоренко провел в мрачной Черняховской спецпсихбольнице в Калининграде, устроенной в бывшей прусской тюрьме. Даже в унизительном положении пациента дурдома он держался с достоинством генерала. Cанитары, набранные из числа бывших зэков, его боялись, а значит, уважали. Однажды Григоренко отправил одного из них в нокаут:
«В поднадзорной Боря любил сидеть на полу у своей кровати или под кроватью. И вот один из санитаров, проходя мимо сидящего на полу Бори, со всего размаха ударил его обутой ногой в лицо и сильно разбил его. До этого я неоднократно просил санитаров и надзирателей не трогать Борю. Обращался и к начальнику отделения с просьбой дать надзорсоставу, сестрам и санитарам указание на этот счет. И после этого такой случай. Больные-поднадзорники с возмущением рассказали мне об этом и показали ударившего санитара.
Я подошел к нему и спросил, действительно ли он ударил Борю. Тот с вызовом: „Ну я! Ну и что!“ И я, не сдержавшись, приемом джиу‑джитсу (удар ребром ладони по горлу) отправил его на землю. С тех пор Борю больше не трогали. А наши уголовники, то бишь санитары, стали уважительнее относиться к больным. Хотя надо сказать, что среди санитаров были и вполне порядочные люди, которые сами по себе относились к больным сочувственно и доброжелательно.
<…>
Два первых месяца меня держали в шестиметровой камере вместе с бредовым больным, совершившим тяжкое убийство. Не очень приятно видеть весь день лицо безумца, который либо неподвижно сидит с безучастным видом, либо начинает безостановочно говорить. А еще менее приятно проснуться от вперенного в тебя безумного взгляда и увидеть этого безумца, стоящим над тобой в позе, готового к броску. Убрали его от меня лишь после того, как мне часа в два ночи пришлось силой оторвать его от себя и отбросить на кровать. Между прочим, я никого не звал на помощь, но камера тут же открылась, и его увели. Значит, в глазок наблюдали за всей борьбой — давали мне возможность достаточно напугаться».
Генерал провел в разных психушках пять лет — в полном отрыве от близких и обожаемой жены. Выпустили его под нажимом международных протестов в 1974 году.
«Он сильно изменился. Он вернулся из ада, превратился в маленького худого старичка, утратил бравый вид — но выражение глаз говорило о прежней несгибаемой воле, которую хотели сломить химическими препаратами. <…> Это был человек такого же мужества, как Сахаров. Они оба пошли на то, чтобы все потерять — славу, почести, деньги, и не пощадили себя ради права говорить правду, ничего, кроме правды».
экспертиза
Главный разоблачитель карательной психиатрии Владимир Буковский задумывает провести независимые экспертизы политзаключенных, признанных невменяемыми. Для этого ему нужен, по его собственному выражению, академик Сахаров от психиатрии. Найти такого среди медицинских светил не удается. Лишь молодой украинский психиатр Семен Глузман решается провести заочную экспертизу по документам из дела Петра Григоренко, на основании чего делает вывод о том, что он психически здоров. Результат — семь лет лагерей за антисоветскую агитацию.
Практически одновременно с этим Буковскому с помощью адвоката Софьи Каллистратовой удается собрать и переправить на Запад материалы дел нескольких политзаключенных в психиатрических больницах — среди них экспертизы Новодворской, Горбаневской, Григоренко, Файнберга и других. Эти документы становятся сенсацией.
В начале 1971 года в «Правде» выходит статья «Нищета антикоммунизма», в которой Буковский назван «злостным хулиганом». Разоблачительные документы косвенно упоминаются в советском пропагандистском фильме «Паутина», где арестованного Буковского саркастично называют «непризнанным гением, тоскующим о свободе самовыражения».
Следует очередной арест — как Буковский и предсказывал, на свободе ему удается пробыть около года. Его отправляют в Институт Сербского с явным намерением объявить невменяемым. Сделать это несложно — ведь в 1963 году он уже был признан шизофреником. Однако снова объявить сумасшедшим диссидента, боровшегося со злоупотреблениями в области психиатрии, глава комиссии Лунц не решается. Уж слишком очевидной выглядела бы расправа.
Буковского обвинили в измене родине, которая заключалась в том, что он критиковал политику советских властей в интервью иностранцам. В своем последнем слове Буковский сказал, что «преступник — не тот, кто „выносит сор из избы“, а тот, кто в избе сорит». Ему дали по полной — 7 лет заключения и 5 лет ссылки. Но и в тюрьме Буковский умудрялся доставлять советской власти головную боль, постоянно протестуя против произвола администрации. Он — самый известный и шумный политзэк начала 1970-х. Через пару лет КГБ предложил Буковскому сделку: он просит о помиловании — его высылают за границу. Буковский отвечал гэбистам: «Но куда же бежать нам, русским? Ведь другой России нет. И почему, наконец, должны уезжать мы? Пусть эмигрирует Брежнев с компанией».
В лагере «Пермь-35» Буковский совместно с психиатром Глузманом умудрился написать и передать на волю «Пособие по психиатрии для инакомыслящих».
«Бесправное положение психически больного незавидно. Вы не должны отчаиваться! Многие десятки ваших товарищей долгие годы находятся на принудительном лечении без значительного ущерба для здоровья. Несмотря на весь арсенал психофармакологических средств, шоковую терапию, современная наука, к счастью, пока не в состоянии необратимо изменить человеческую индивидуальность, убить личность в человеке.
<…>
Практика показывает, что для создания себе более или менее сносных условий существования в психиатрической больнице (менее выраженный „режим притеснения“, разрешение на чтение книг, более мягкое „лечение“ с более продолжительными перерывами между курсами) необходимо сообщать врачам о „переоценке своих прежних болезненных убеждений“. Отдавая должное мужеству Леонида Плюща, сознательно отказывающегося в спецбольнице г. Днепропетровска от любых „тактических приемов“, мы настоятельно рекомендуем все же пользоваться ими. В этом, и только в этом, единственная надежда на спасение».
А в 1976 году ничего не подозревающего диссидента забирают из Владимирской тюрьмы, куда его перевели из лагеря, и доставляют на отдельном самолете в Цюрих. Там происходит обмен Буковского на чилийского поэта-коммуниста Луиса Корвалана, которого на этом же самолете увозят в СССР. На следующий день Буковский дает пресс-конференцию. Его спрашивают: «Что бы вы пожелали Брежневу?» — «Поменяться на Пиночета», — отвечает Буковский.
на Владимира Буковского. 18 декабря 1976 года
После этого возник стишок:
Обменяли хулигана
На Луиса Корвалана.
Где б найти такую …,
Чтобы Брежнева сменять?
План Буковского по борьбе с карательной психиатрией сработал — к середине 1970-х о советском «психиатрическом ГУЛАГе» на Западе много говорят, эффект усилился вышедшим в 1975 году фильмом «Пролетая над гнездом кукушки». На научных конференциях советские делегации подвергаются критике. В 1983 году накануне очередного психиатрического конгресса Советский Союз приостанавливает членство во Всемирной ассоциации психиатров. Советская психиатрия занимает положенное ей место международного изгоя.
В 1978 году генерала Григоренко фактически выдворяют из Советского Союза. Американский психиатр Уолтер Райх обращается к нему с предложением провести повторную экспертизу. Райх давно хотел сделать что-то подобное — особенно после разговора с первооткрывателем «вялотекущей шизофрении» профессором Снежневским. Психиатры встретились на VI Международном психиатрическом конгрессе, проходившем на Гавайях, где делегаты жестко осудили злоупотребления психиатрией в СССР. Снежневский утверждал, что все диагнозы советским инакомыслящим ставятся аккуратно и точно. Райх решил проверить это на примере генерала Григоренко.
Благодаря видеозаписи интервью с генералом, сделанной в Институте психиатрии штата Нью-Йорк, мы теперь также имеем возможность убедиться в душевном здоровье этого благородного и мужественного человека:
Петр Григоренко — некогда ярый коммунист — к концу жизни стал убежденным антисоветчиком и глубоко верующим человеком. Тем не менее, когда американцы предложили генералу преподавать в Военной академии Вест-Пойнт, он ответил: «Я за многое благодарен Америке и ее народу, но честь офицера для меня дороже».
