Как жили и о чем мечтали, с чем сражались и от чего бежали, чего добились и какую цену заплатили инакомыслящие
1968-й был, на мой взгляд, переломным годом не только в советской, но и в мировой истории. В этот год не только в странах Восточного блока, но и на Западе внезапно начали возникать громкие протестные движения. Казалось бы, что может быть общего между йельскими студентами, протестующими против войны во Вьетнаме, парижскими студентами, протестующими против постановлений и распоряжений Министерства образования Франции, варшавскими студентами, протестующими против запрета театральных постановок в коммунистической Польше, и советскими диссидентами, которые протестуют против политических расправ в Советском Союзе? Тем не менее общим был отказ от негласных, но консервативных норм, господствующих в том или ином обществе. И неважно, что студенческая революция в Европе и Северной Америке проходила под левыми лозунгами, а протесты в странах Восточного блока иногда имели антикоммунистический оттенок.
В Советском Союзе 1968 год ознаменовался неслыханным подъемом открытых публичных протестов против политических процессов. В январе 1968-го прошел судебный процесс над четырьмя московскими диссидентами: Александром Гинзбургом, его другом Юрием Галансковым, составителем самиздатовского журнала «Феникс», Алексеем Добровольским и машинисткой Верой Лашковой, которая перепечатывала их продукцию.
Этот судебный процесс вызвал огромное количество протестов. В большинстве своем это были открытые письма, которые, по существу, становились декларациями и содержали рассуждения о том, не идет ли наша страна обратно к сталинизму. Их пафос был направлен на проявление рецидивов сталинизма в общественной жизни страны. Эта протестная кампания развивалась на фоне событий в Чехословакии, где партийное руководство взяло курс на демократизацию общественной жизни, на реформы. Вся советская интеллигенция с замиранием сердца следила за событиями в Чехословакии.
Если среди московских диссидентов выбирать фигуру, которая олицетворяла бы этот протестный 1968 год, я бы выбрал молодого физика, преподавателя Московского института тонкой химической технологии Павла Литвинова.
Павел Литвинов — выходец из советской элиты. Его дед, соратник Ленина по газете «Искра» Максим Литвинов, в 1930-е годы был наркомом иностранных дел. Потом попал к Сталину в немилость и ушел в отставку. В войну его назначили послом Советского Союза в США, а потом уже окончательно отстранили от дел, он скончался в опале. К диссидентскому миру Павла Литвинова,
В январе 1967-го прошла очередная протестная демонстрация на Пушкинской площади, и на этот раз последовали репрессии. Литвинов стал по примеру своего друга Гинзбурга собирать документальный сборник, посвященный этой демонстрации и судебному процессу над участниками. Его вызвали в КГБ и сказали: «Не делайте этого, Павел Михайлович», довольно вразумительно объяснив, какие могут быть последствия. Литвинов внимательно выслушал угрозы, пришел домой и записал весь разговор в КГБ, а потом пустил его по рукам. Этого его собеседники, конечно, не ожидали. Сборник под названием «Правосудие или расправа?» имел хождение в самиздате, а Павел получил диссидентскую репутацию.
Но самое главное, что сделал Павел Литвинов, — это обращение к мировой общественности, связанное с «процессом четырех» (см. выше). Оно было составлено в соавторстве с Ларисой Богораз, тогда женой писателя Юлия Даниэля. Считалось, что направить обращение за рубеж — это нарушить некое табу, которое довольно крепко сидело в умах советских людей, «не выносить сор из избы». Мы можем между собой ссориться, но в противостоянии остальному миру советский народ един, а тот, кто с этим не согласен, — враг. Обращение к мировой общественности сломало этот стереотип и разрушило психологический железный занавес в умах очень многих людей. Именно оно вызвало протестную волну 1968 года. По подсчетам известного диссидентского публициста Андрея Амальрика, в этих протестах участвовали более 700 человек. Для Советского Союза неслыханная цифра.
Все это в одночасье кончилось 21 августа 1968‑го, когда советские танки вошли в Прагу. Глубина разочарования и потеря всякой надежды на мирную эволюцию советского режима привели к огромному психологическому слому. 25 августа восемь человек Демонстрация полчила название «демонстрация семерых», так как одна из участниц, Татьяна Баева, на следствии заявила, что оказалась поблизости случайно и не участвовала в акции — и не попала под суд. В дальнейшем она продолжила диссидентскую деятельность., в том числе Павел Литвинов, вышли на Красную площадь с лозунгами против вторжения в Чехословакию. Их немедленно арестовали и в октябре приговорили к разным срокам ссылки, а кое-кого — к лагерным срокам. Павел Литвинов получил пять лет ссылки.
В первое время после демонстрации многие называли этот поступок безумным, говорили, что эти люди совершили тактическую ошибку, дали повод себя посадить. Мне кажется, что общественное мнение в отношении демонстрации изменилось после обращения замечательного диссидентского публициста Анатолия Якобсона, которое он назвал «При свете совести». Вот его фрагмент:
«О демонстрации узнали все, кто хочет знать правду в нашей стране; узнал народ Чехословакии; узнало все человечество. Если Герцен сто лет назад, выступив из Лондона в защиту польской свободы и против ее великодержавных душителей, один спас честь русской демократии, то семеро демонстрантов безусловно спасли честь советского народа.
Однако многие люди, гуманно и прогрессивно мыслящие, признавая демонстрацию отважным и благородным делом, полагают одновременно, что это был акт отчаяния, что выступление, которое неминуемо ведет к немедленному аресту участников и к расправе над ними, неразумно, нецелесообразно. Появилось и слово „самосажание“ — на манер „самосожжения“.
Я думаю, что если бы даже демонстранты не успели развернуть свои лозунги и никто бы не узнал об их выступлении, — то и в этом случае демонстрация имела бы смысл и оправдание. К выступлениям такого рода нельзя подходить с мерками обычной политики, где каждое действие должно приносить непосредственный, материально измеримый результат, вещественную пользу. Демонстрация 25 августа — явление не политической борьбы (для нее, кстати сказать, нет условий), а явление борьбы нравственной.Сколько-нибудь отдаленных последствий такого движения учесть невозможно. Исходите из того, что правда нужна ради правды, а не длячего-либо еще; что достоинство человека не позволяет ему мириться со злом, если даже он бессилен это зло предотвратить.
<…>
После суда над Синявским и Даниэлем, с 1966 года, ни один акт произвола и насилия властей не прошел без публичного протеста, без отповеди. Это — драгоценная традиция, начало самоосвобождения людей от унизительного страха, от причастности к злу».
Слово «диссидент» часто связывают со словом «самиздат». Что такое самиздат? Слово это придумал в середине 1940-х годов поэт Николай Глазков, который делал машинописные сборники своих стихов и снизу печатал на них «сам-себя-издат». Эта игра понравилась, и в литературных кругах это слово очень быстро редуцировалось до «самиздат» по аналогии с «Госиздатом».
Мне кажется, здесь нам надо остановиться на одном сюжете и на одной фигуре. Сюжет называется «поэтический альманах „Синтаксис“», а человек — Александр Гинзбург. Что побудило молодого начинающего журналиста, сотрудника газеты «Московский комсомолец» начать собирать современную поэзию, испытывающую трудности с официальной публикацией? Окуджава, Ахмадулина, Холин, Сапгир, Аронов и другие поэты были довольно известны в московских литературных кругах, но почти не печатались. Сейчас уже трудно понять,
У меня есть подозрение, на какой опыт опирался Александр Гинзбург. Прежде всего на опыт культурной независимости так называемой Лианозовской группы художников и писателей, в которой он был завсегдатаем. Лианозовцы не стремились выставляться на официальных выставках, пробивая разрешение через МОСХ МОСХ — Московское отделение Союза художников., а довольствовались выставками на собственных квартирах и в собственных мастерских, куда приглашали своих знакомых, где бывала вся Москва. И также они довольствовались хождением своих вербальных произведений вот в этом кругу.
Гинзбург стал составлять поэтические альманахи под названием «Синтаксис»: первый, второй, начал готовить третий и четвертый. И тут советская власть не выдержала и его арестовала. Вначале ему вменяли антисоветскую пропаганду. Но как можно проводить антисоветскую пропаганду с помощью лирики Ахмадулиной, например? Или стихов Сапгира? Довольно сложно.
Кончилось тем, что дело по антисоветской пропаганде прекратили, а вменили ему уголовный проступок и дали два года. Это было очень натянутое обвинение: его посадили за то, что он пошел сдавать экзамен за товарища, переклеив фотографию на удостоверении. Два года — максимум по статье «Подделка документов». Ясно было, что на самом деле его посадили за «Синтаксис». Это было в 1960 году, а «Синтаксис» он начал издавать в 1959-м.
Борьба за свободу в 1950-е шла разными путями. Она шла изнутри системы, откуда впоследствии появились шестидесятники, раздвинувшие границы дозволенного. Она велась и в политическом подполье. А это был третий путь, который не приходил в голову ни подпольщикам, ни будущим шестидесятникам — просто не обращать внимания на не выраженные явно, но подразумеваемые запреты.
Отсидев свой срок и вернувшись в Москву, Гинзбург отреагировал на один из самых громких политических процессов 1960-х — на процесс по делу писателей Синявского и Даниэля, опубликовавшихся за рубежом. Он собрал все ходившие по рукам отклики на этот процесс в один сборник и назвал его «Белой книгой». Она была опубликована на Западе. В 1967 году Гинзбурга вновь арестовали, уже за антисоветскую пропаганду, и дали пять лет лагерей.
Он отсидел от звонка до звонка, вышел на свободу в начале 1972-го и попал в уже возникшее диссидентское сообщество. Дружил с Александром Солженицыным, который, уезжая за границу, попросил его стать распорядителем организованного им Общественного фонда помощи политическим заключенным и их семьям. Гинзбург был первым распорядителем этого фонда — одной из самых интересных, разветвленных и активных диссидентских организаций. А в 1976 году он вошел в первую профессиональную правозащитную организацию — Московскую Хельсинкскую группу. Кончилось это тем, что в 1977-м Гинзбурга опять арестовали. В 1978-м его осудили, а в 1979-м вместе с группой других диссидентов обменяли на советских шпионов, и он оказался за границей. Работал сначала директором Русского культурного центра во Франции, потом в газете «Русская мысль», после увольнения ушел на пенсию. Умер в 2002 году.
Этот третий путь — не бороться, а игнорировать — типично диссидентский путь. Я думаю, что Александр Ильич Гинзбург был одним из его первопроходцев.
После вторжения в Чехословакию всем стало ясно, что политической перспективы протестное движение не имеет, но тем не менее постоянно шли дискуссии о создании организации. Это было страшно, потому что к такой организации был бы немедленно приклеен ярлык антисоветской, а это неизбежно повлекло бы серьезные последствия для участников: в Уголовном кодексе кроме статьи 70-й «Антисоветская агитация и пропаганда» была статья 72-я — антисоветская организация, создание или активное участие в антисоветской организации.
Дискуссии длились долго, но в конце концов в мае 1969 года была создана Инициативная группа по защите прав человека в СССР. Ключевую роль в ее создании сыграл один из известных московских диссидентов — Петр Якир, человек драматической биографии. В 1937-м его отца, командующего Киевским военным округом, легендарного командарма времен Гражданской войны Иону Якира, арестовали и расстреляли. Мать отправили в лагерь. В лагерь отправили и самого Петра, несмотря на то, что ему было 14 лет. С тех пор его то сажали, то выпускали, то опять сажали. Окончательно к гражданской жизни он вернулся только в середине 19
Якир участвовал во всех протестах середины и второй половины 1960-х годов и стал одним из признанных, особенно в провинции, лидеров московского диссидентства. Именно он сыграл решающую роль в создании Инициативной группы. На самом деле, это была никакая не организация — это был скорее авторский коллектив, где писались те или иные обращения по поводу разного рода нарушений прав человека в Советском Союзе, отправлялись в разные международные инстанции, в зарубежную прессу.
Дело в том, что специфика советского общества заключалась в том, что оно было предельно атомизировано. Никакой независимой общественной активности — против власти, за власть, нейтральной по отношению к власти — в принципе не допускалось. Даже для организации общества филателистов требовалось специальное разрешение. А тут вдруг люди организуют Инициативную группу в защиту прав человека. Ничего себе! Это нарушение монополии на коллективную инициативу интуитивно было понято режимом сразу же, поэтому власть отнеслась к группе куда серьезнее, чем если бы это был даже подпольный политический кружок.
Вот как сложились судьбы отцов-основателей гражданского общества в нашей стране: Генрих Алтунян, инженер, — лагерь; Владимир Борисов, рабочий, — лагерь, высылка за рубеж; Татьяна Великанова, математик, — лагерь; Наталья Горбаневская, поэт, — психиатрическая больница, эмиграция; Мустафа Джемилев — лагерь; Сергей Ковалев — лагерь; Виктор Красин — ссылка, эмиграция; Александр Лавут, математик, — лагерь; писатель Анатолий Левитин (Краснов) — лагерь, эмиграция; Юрий Мальцев, литературовед, — эмиграция; Леонид Плющ, математик, — психиатрическая больница, эмиграция; физика Григория Подъяпольского репрессии тронуть не успели, он умер в 1975-м; Татьяна Ходорович, лингвист, — эмиграция; Анатолий Якобсон, литературовед, — эмиграция.
На этой фазе правозащитного движения власти удалось нанести организующемуся протестному движению серьезные удары. Самый сильный удар был связан с Петром Якиром. Его арестовали в 1972 году. Вместе с ним арестовали его друга и коллегу по инициативной группе Виктора Красина. В Лефортовской тюрьме оба быстро сломались и начали активно сотрудничать со следствием. Было названо огромное количество имен. Может быть, ничего криминального Якир и Красин не сообщили, но для моральной атмосферы это было огромным потрясением. На суде, куда пустили телевидение и прессу, в том числе иностранную, они публично раскаивались в своей деятельности, обозначили себя как людей, вставших на путь сотрудничества с врагами Советского Союза.
Оба получили довольно мягкие приговоры. Петр Якир был отправлен в ссылку и вскоре амнистирован. Надо отдать должное Петру Ионовичу, он уже больше никогда не пытался играть активную общественную роль. Наверное, он понимал, что сюжет с арестом и судом его сильно скомпрометировал. Умер в 1982 году. Вот буквально несколько строк из воспоминаний Сергея Ковалева, посвященных Петру Якиру:
«Петр выстаивал около всех судов, подписывал все подряд письма протеста. Перезнакомился со всеми людьми, имевшими отношение к общественному сопротивлению. После ареста Петра Григорьевича Григоренко Якир стал, пожалуй, самым известным диссидентом в стране. Мне кажется, что это ему льстило и в глубине души пугало.
Он-то, тертый калач, хорошо понимал, что сколько веревочке ни виться, а конец будет. Но давать задний ход было уже поздно и психологически невозможно. На самом деле Петя был очень жизнелюбивым, очень добрым, нисколько не расчетливым, чуточку сверх меры тщеславным и совсем не храбрым человеком».
Андрей Сахаров в своих воспоминаниях пишет, что самым главным делом, сделанным советскими правозащитниками, было издание информационного бюллетеня «Хроника текущих событий».
Как это началось? Во время взлета протестного движения, в 1968 году, к московским правозащитникам начало стекаться огромное количество информации о протестных выступлениях в провинции, о случаях противостояния произволу властей, о нарушениях прав человека, о репрессиях и так далее. Примерно в начале весны 1968 года возникла идея информационного бюллетеня — естественно, самиздатского. Создателем и первым его редактором была Наталья Горбаневская, поэт и филолог. После ареста Горбаневской в декабре 1969-го эстафету подхватил переводчик и литературовед Анатолий Якобсон. После того как Якобсон был вынужден отойти от этой деятельности, его преемником стал биолог Сергей Ковалев. После ареста Ковалева в 1974 году значительную роль в выпуске «Хроники» играл математик Александр Лавут. А после ареста Лавута в 1980 году — математик Юрий Шиханович.
Конечно, это не было делом одного человека, кроме начального периода, когда почти в одиночку бюллетень выпускала Горбаневская. Но начиная с 1970 года ключевую роль в выпуске «Хроники текущих событий» играла замечательная женщина, удивительный человек Татьяна Великанова. Математик-программист, дочь известного ученого, члена-корреспондента Академии наук, гидролога Михаила Великанова. Закончила мехмат, учительствовала на Северном Урале, потом работала программистом в разных московских НИИ. Ее мужем был филолог Константин Бабицкий, который 25 августа 1968 года принял участие в демонстрации протеста на Красной площади против вторжения в Чехословакию. Он был осужден, получил три года ссылки. После ареста Натальи Горбаневской Анатолий Якобсон взял на себя редакционную и литературную подготовку следующих выпусков «Хроники», а Татьяна Великанова стала ответственна за всю организационную часть. И выполняла эту роль вплоть до своего ареста в 1978 году.
Как распространялась «Хроника»? Сначала делалась так называемая нулевая закладка — 10–12 экземпляров бюллетеня. Их отвозили в провинцию и перепечатывали. Эти вторичные перепечатки тоже расходились и перепечатывались. Это был обычный самиздатский механизм распространения текста по цепочкам. Только здесь по этим же цепочкам еще и приходила обратно информация. Задачей издателей «Хроники» было свести эту информацию воедино, верифицировать, проверить, обработать и включить в бюллетень.
Эти разветвляющиеся цепочки стали основой самоорганизации сообщества и связи между различными диссидентскими течениями. Например, начиная
В ссылке ее застала горбачевская перестройка, но она отбыла свой срок почти до конца. Вернувшись в Москву, больше никогда не участвовала в общественной жизни. Любила говорить, что,
В течение нескольких лет Советский Союз и страны Восточного блока вели переговоры со странами Западной Европы и Америкой о разрядке международной напряженности, то есть о смягчении форм противостояния Востока и Запада. В ходе этих переговоров, которые велись в городе Хельсинки, происходил своеобразный ритуальный торг между Востоком и Западом о правах человека, о соблюдении некоторых международных соглашений о правах человека на Востоке.
Заключительный акт был подписан 1 августа 1975 года. В один из его разделов вошли положения так называемой третьей корзины, то есть положения о соблюдении прав человека странами, подписавшими этот хельсинский акт. И все бы ничего, потому что западные правительства не собирались всерьез требовать от Советского Союза и других соцстран соблюдения этих соглашений. Но советская власть допустила промашку: Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, как он назывался, был опубликован в газете «Известия».
Вдруг все советские люди узнали, что у них, оказывается, имеются
Шли довольно бурные дискуссии, и в конце концов решили, что необходимо создать некую группу, которая будет заниматься не протестами, а тем, что сейчас называется мониторингом: сбором, систематизацией, верификацией и преданием гласности информации о нарушениях прав человека в Советском Союзе. Московская группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений была организована 12 мая 1976 года. Многие ее участники подверглись репрессиям, но резонанс был огромный. В некоторых союзных республиках возникли аналогичные Хельсинкские группы — в Литве, в Грузии, на Украине, в Армении. Масса групп была создана за рубежом в поддержку советских. Количество информации о нарушениях прав человека в Советском Союзе возросло на порядок. В Хельсинкскую группу начали писать люди, которые никогда не имели никакого отношения к диссидентским проявлениям.
Среди членов Хельсинкской группы были знаменитые диссиденты: организатор Юрий Орлов; Петр Григоренко; Елена Боннэр, жена академика Сахарова; Людмила Алексеева, которая возглавляет Московскую Хельсинкскую группу сейчас. Масса интересных и замечательных людей были членами этой группы. Одна из них — Софья Каллистратова, московский адвокат. Таких в диссидентском сообществе было всего три: она, Дина Каминская и Борис Золотухин, три адвоката, которых диссиденты считали своими. Постоянно и целенаправленно они выступали защитниками на политических процессах начиная с конца 60-х. Ни один из них никогда не брал с подзащитных ни копейки.
Карьера Золотухина в деле политической защиты была короткой. Он выступил всего на одном процессе. После защиты Александра Гинзбурга в 1968 году «Процесс четырех» (8–12 января 1968 года) — суд над активистами самиздата, обвиняемыми в антисоветской деятельности и пропаганде. Александр Гинзбург был приговорен к пяти годам лишения свободы, Юрий Галансков — к семи, Алексей Добровольский — к двум, Вера Лашкова — к одному году. его исключили из партии и изгнали из Коллегии адвокатов. Долгое время, вплоть до начала перестройки, он был отлучен от любимой профессии.
Дине Каминской повезло больше. Она тоже была участницей «процесса четырех» в январе 1968-го, но она не была членом партии, поэтому из партии ее не выгнали. Она была блестящим защитником, но к середине 1970-х ее перестали допускать к процессам. Вскоре она уехала из страны, умерла в Штатах.
У Софьи Каллистратовой была примерно такая же ситуация, но она осталась в России. Лишенная возможности быть защитником в суде по политическим делам, она нашла своему гражданскому темпераменту другой выход — участие в защите прав человека в составе общественной организации. Мне посчастливилось слышать ее. Убедительность выступлений Софьи Каллистратовой могла сравниться только с непробиваемостью судей, которые все равно выносили, конечно же, обвинительные приговоры. «Мы — факельщики на похоронах», — говорила Софья Васильевна про себя и своих коллег.
В 1983 году против Софьи Каллистратовой было возбуждено уголовное дело. Ей уже было сильно под восемьдесят. И тогда те три члена Московской Хельсинкской группы, которые еще оставались в Советском Союзе и на свободе, приняли решение о самороспуске группы. Таков был конец того этапа существования Московской Хельсинкской группы. В годы перестройки ее работа была возобновлена, и сейчас это одна из самых известных правозащитных организаций России.
Я хотел бы закончить цикл своих лекций рассказом об одной обычной диссидентской судьбе одного совершенно необычного человека.
Револьт Иванович Пименов родился в 1931 году, детство провел в Магадане: его отец был сотрудником ЧК, работал на Дальстрое. Там он в детстве увидел, как кранами грузят с барж на берег клетки с заключенными — это запомнилось ему навсегда и определило его отношение к окружающей действительности, а позднее заставило искать ответ на вопрос, при каком же режиме мы живем.
В 1940-е молодой студент-математик Револьт Пименов, уже живущий в Ленинграде, очень много читает, в особенности малодоступную литературу по истории русского революционного движения, и вырабатывает определенный взгляд на окружающее. В 1949-м он пишет заявление о выходе из комсомольской организации — ввиду несогласия с политикой комсомола в частности и советской власти вообще. И попадает в психиатрическую больницу. Его подвергают экспертизе и признают психопатом.
О той экспертизе он рассказывал: «При аресте из кармана пальто изъяли переписанный мною текст эссе Алексея Горького „Человек“. Меня признали психопатической личностью на основании этого эссе, авторство которого приписали мне». Его спрашивали: «Вы пытались объяснить психиатрам, что не вы автор этого текста, а Горький?» Он отвечал: «Пытался». — «И что?» — «Ну, усугубляло бред».
История с выходом из комсомола кончилась благополучно, потому что ему покровительствовал ректор Ленинградского университета, академик Александр Александров, который считал Револьта Пименова одним из своих лучших учеников, очень талантливым и перспективным математиком. Он окончил университет, работал аспирантом, преподавал. Продолжал читать литературу, но активности не проявлял, пока однажды осенью 1956 года студенты его не спросили: «Револьт Иванович, о чем мы с вами говорим? О какой математике? Вы знаете, что в Венгрии происходит?» — «А что происходит в Венгрии?» — спросил Пименов. «Да там же революция» Венгерская революция (23 октября — 9 ноября 1956 года) — вооруженное восстание против просоветского режима в Венгрии. Было подавлено советскими войсками..
Тут Пименов проснулся, начал следить за событиями и со свойственной ему страстностью немедленно включился в активную деятельность. Он пишет письма членам Верховного Совета о том, что он, гражданин Советского Союза Пименов, протестует против вторжения советских войск в Венгрию. Одновременно он группирует вокруг себя несколько подпольных и полуподпольных студенческих кружков Ленинграда. Именно в этот момент Пименов знакомится со студентом Библиотечного института Борисом Вайлем, который стал его другом на всю жизнь. Этот конгломерат подпольных кружков пытается издавать информационный бюллетень, готовит листовки, сочиняет брошюру «Правда о Венгрии». К этой брошюре имел прямое отношение тогда студент, а ныне довольно известный политик, один из лидеров партии «Яблоко» Виктор Шейнис. В то же время продолжаются открытые выступления Пименова.
Но это сочетание подполья и открытого протеста, конечно, долго длиться не могло. И, естественно, весной 1957 года их всех арестовывают. Суд при-говорил Пименова и его подельников к разным срокам заключения, но кассационная инстанция сочла, что это недостаточные сроки, дело было пересмот-рено. И в конечном итоге Пименова осудили на десять лет лагерей, а его подельникам — среди них были его друг Борис Вайль, жена Ирена Вербловская и отец, которому он давал читать свои подпольные тексты, — повысили сроки.
Отбывать свой срок Пименов отправляется во Владимирскую тюрьму. Коллеги пытаются сделать все, чтобы освободить Пименова, потому что он действительно считается очень перспективным математиком. В 1964-м им удается добиться досрочного освобождения Револьта Пименова. Он возвращается к науке, но не успокаивается. Вместе с Вайлем они развивают бурную самиздатовскую деятельность. Один из самых знаменитых текстов — историко-авантюрное исследование под названием «Как я искал шпиона Рейля» Сидни Рейли — британский разведчик, действовавший в России в 1910–1920 годах. Был казнен в 1925 году в Москве.. Это детектив об операции ВЧК ОГПУ, известной под названием «Операция „Трест“», в котором посторонний человек, имеющий доступ только к открытым источникам, пытается разобраться, чем на самом деле была эта операция и какую роль в ней играл прославленный советской литературой английский матерый шпион Сидни Рейли. Пименов изящно, хотя и с совершенно невероятными допущениями, доказывает, что это был не шпион Рейли, а советский разведчик Релинский.
Как и следовало ожидать, все это кончилось арестом в 1970 году. На этот раз Пименова и Вайля приговорили к пяти годам ссылки. Ссылку Пименов отбывал в Сыктывкаре. К этому времени у него была почти готова диссертация доктора физико-математических наук. Он смог ее защитить (для ссыльного это далеко не тривиальный случай), устроился в Коми отделение Академии наук СССР и проработал там до конца 1980-х. Он остался жить в Сыктывкаре, но его авантюрный характер не давал покоя. Например, в середине 1980-х, еще до перестройки, он написал огромный труд по истории русской революции под псевдонимом Сергей Спекторский.
Это был типичный диссидентский самиздатский труд о русской революции и первых годах после революции. Ему захотелось показать его коллегам, и он сообщил, что сейчас в ЦК КПСС идет пересмотр исторических концепций и некоторый труд для закрытого ознакомления рассылается по интеллигенции и научным работникам. Вышел невероятный скандал, но так как Пименов уже имел определенную репутацию, это сошло ему с рук.
Конец биографии Револьта Пименова был неожиданным: в 1990 году он стал депутатом Верховного Совета РСФСР от Коми АССР. Законодателем Пименов пробыл совсем недолго, он умер в декабре 1990-го. Но за это время успел подготовить один из самых важных документов Верховного совета РСФСР — Декларацию прав гражданина Российской Федерации, один из тех документов на основании которого писалась новая Конституция России.
Оставьте ваш e-mail, чтобы получать наши новости
