Лермонтовизация поэзии
В конце XX века поэт Дмитрий Александрович Пригов предположил, как выглядели бы стихи, если бы в русской культуре победила не пушкинская поэтика «с ее легкостью и открытостью жизни», а лермонтовская — с «метафизической линией, натужным поиском ответов на проклятые вопросы, брезгливым неприятием жизни». Сохранив метрику, ключевые существительные и имена, Пригов переписал «Евгения Онегина» «лермонтовским» стилем, заменив разнообразные эпитеты Пушкина на наиболеее часто встречающиеся у Лермонтова эпитеты «безумный» и «неземной» и их производные. Например, так:
У Пушкина:
Стихи на случай сохранились;
Я их имею; вот они:
Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?
Что день грядущий мне готовит?
Его мой взор напрасно ловит,
В глубокой мгле таится он.
Нет нужды; прав судьбы закон.
Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она,
Все благо: бдения и сна
Приходит час определенный;
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!
У Пригова:
Стихи безумны сохранились,
Так вот безумные они:
Куда безумны удалились
Безумные златые дни…
Что день безумный мне готовит?
Его мой взор безумный ловит.
В безумной мгле таится он,
Безумно прав судьбы закон:
Паду ль безумный я пронзенный,
Или безумная она
Минует…
Вооружившись методом Пригова, Arzamas перевел на лермонтовский язык несколько текстов русских поэтов, добавив еще одну поэтическую метафору — «бездна».
Агния Барто, «Блинчики»
Всюду Павлику почет:
Павлик блинчики печет.
Он провел беседу в школе —
Говорил, открыв тетрадь,
Сколько соды, сколько соли,
Сколько масла нужно брать.
Доказал, что вместо масла
Можно брать и маргарин.
Решено единогласно:
Он прекрасно говорил.
Кто сказал такую речь,
Сможет блинчиков напечь!
Но, товарищи, спешите —
Нужно дом спасать скорей!
Где у вас огнетушитель?
Дым валит из-под дверей!
А соседи говорят:
— Это блинчики горят!
Ох, когда дошло до дела,
Осрамился наш герой —
Девять блинчиков сгорело,
А десятый был сырой!
Говорить нетрудно речь,
Трудно блинчиков напечь!
Безумный Павлику почет:
Безумно блинчики печет.
Без ума беседу в школе —
Он провел, открыв тетрадь,
Бездну соды, бездну соли,
Бездну масла нужно брать.
Обезумев, вместо масла
Можно брать и маргарин.
Решено единогласно:
Он безумно говорил.
Кто сказал безумну речь,
Сможет блинчиков напечь!
Но, безумцы, поспешите —
Дом в безумии, спасти!
Где у вас огнетушитель?
Дым безумный под дверьми!
А соседи говорят:
— Это блинчики горят!
Без ума дошло до дела,
Обезумел наш герой —
Девять блинчиков сгорело,
А десятый — неземной!
Говорить безумно речь,
Бездну блинчиков напечь!
Александр Сумароков, «Станс»
Могу ли я сказать возлюбленной иначе?
До смерти буду твой, не буду я ничей,
Люблю, дражайшая, тебя я жизни паче;
Ты свет моих очей.
Заразы мя твои прельщая не терзают,
И духа моего они не возмутят,
Колико грудь мою всечасно ни пронзают,
И стрелы ни летят.
Из сети твоея, я видел неизбежность,
И не хотел от них я более бежать,
Надеяся твою к себе имел я нежность,
И, сеяв, тщился жать.
Оратель веселясь свою посеет ниву,
Хотя ему еще прямой надежды нет:
Имея бодрость он и думу нелениву,
Со радостию жнет.
С какою радостью я жал ему подобно,
Дождався от тебя мне счастия чреды,
Твои, любезная, во время нам способно,
Сладчайшия плоды!
Во восхищении я был тогда толиком,
Что вымолвить того не можно никому,
Ниже Пермесских нимф и Аполлона кликом,
По чувству моему.
Когда взаимный жар нам души услаждает,
Ни как того нельзя стихами изразить;
Минуты, как Эрот дыханье побеждает,
Нельзя изобразить.
Колико бы о том пииты не вещали,
Превзойдет речи их утеха все сия;
Но что с тобою мы горяще ощущали,
То знаю точно я.
Могу ли я сказать безумице иначе?
До смерти буду твой, не буду я ничей,
Люблю, безумная, тебя я жизни паче;
Безумие моих очей.
Заразы мя твои безумно не терзают,
Безумья моего они не возмутят,
Колико грудь мою безумно ни пронзают,
И стрелы ни летят.
Из сети твоея, я наблюдал безумность,
И не хотел от них безумно я бежать,
В безумии твою к себе имел я нежность,
Безумец, тщился жать.
Другой безумец веселясь свою посеет ниву,
Хотя ему в безумии надежды нет:
Безумие имея и думу неземную,
Он, обезумев, жнет.
С каким безумием я жал ему безумно,
Дождався от тебя мне счастия чреды,
Твои, безумная, во время нам способно,
Безумные плоды!
В безумии я был тогда толиком,
Что вымолвить того не можно никому,
Ниже безумных нимф и Аполлона кликом,
По чувству моему.
Когда безумный жар нам души услаждает,
Безумно то стихами изразить;
Минуты, как Эрот безумье побеждает,
Нельзя изобразить.
Колико бы о том пииты не вещали,
Превзойдет речи их безумность все сия;
Но что с тобою мы безумно ощущали,
То знаю точно я.
Владимир Маяковский, из поэмы «Флейта-позвоночник»
<...>
Забуду год, день, число.
Запрусь одинокий с листом бумаги я.
Творись, просветленных страданием слов
нечеловечья магия!
Сегодня, только вошел к вам,
почувствовал —
в доме неладно.
Ты что-то таила в шелковом платье,
и ширился в воздухе запах ладана.
Рада?
Холодное
«очень».
Смятеньем разбита разума ограда.
Я отчаянье громозжу, горящ и лихорадочен.
<...>
<...>
Забуду год, день, число.
Запрусь безумный с листом бумаги я.
Творись, безумных страданием слов
неземная магия!
Сегодня, только вошел к вам,
почувствовал —
в доме неладно.
Ты что-то таила в безумном платье,
и обезумивал в воздухе запах ладана.
Рада?
Безумное
«очень».
Безумьем разбита разума ограда.
Я отчаянье громозжу, безумен и лихорадочен.
<...>
Николай Некрасов, «За городом»
«Смешно! нас веселит ручей, вдали журчащий,
И этот темный дуб, таинственно-шумящий;
Нас тешит песнею задумчивой своей,
Как праздных юношей, вечерний соловей;
Далекий свод небес, усеянный звездами,
Нам кажется, простерт с любовию над нами;
Любуясь месяцем, оглядывая даль,
Мы чувствуем в душе ту тихую печаль,
Что слаще радости... Откуда чувства эти?
Чем так довольны мы?.. Ведь мы уже не дети!
Ужель поденный труд наклонности к мечтам
Еще в нас не убил?.. И нам ли, беднякам,
На отвлеченные природой наслажденья
Свободы краткие истрачивать мгновенья?»
— Э! полно рассуждать! искать всему причин!
Деревня согнала с души давнишний сплин.
Забыта тяжкая, гнетущая работа,
Докучной бедности бессменная забота —
И сердцу весело... И лучше поскорей
Судьбе воздать хвалу, что в нищете своей,
Лишенные даров довольства и свободы,
Мы живо чувствуем сокровища природы,
Которых сильные и сытые земли
Отнять у бедняков голодных не могли...
«Безумие! нас веселит ручей, вдали безумный,
Безумный дуб, безумно-неземной;
Нас тешит песнею безумною своей,
Безумцев юношей, безумец соловей;
Безумный свод небес, с безумными звездами,
Нам кажется, простерт с безумием над нами;
Любуясь месяцем, оглядывая даль,
Мы чувствуем в душе безумную печаль,
Безумней радости... Откуда чувства эти?
Чем так безумны мы?.. Ведь мы уже не дети!
Ужель безумный труд наклонности к мечтам
Еще в нас не убил?.. И нам ли, беднякам,
На неземные бездны наслажденья
Свободы неземной истрачивать мгновенья?»
— Безумно рассуждать! искать всему причин!
Деревня согнала с души безумный сплин.
Забыта неземная и безумная работа,
Безумной бедности безумная забота —
И сердце без ума… И лучше поскорей
Судьбе воздать хвалу, что в нищете своей,
Лишенные даров довольства и свободы,
Безумно чувствуем безумие природы,
Которых неземные и безумные земли
Отнять у бедняков безумных не могли...
Константин Бальмонт, «Камыши»
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки между ними горят?
Мелькают, мигают — и снова их нет.
И снова забрезжил блуждающий свет.
Полночной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.
В болоте дрожит умирающий лик.
То месяц багровый печально поник.
И тиной запахло. И сырость ползет.
Трясина заманит, сожмет, засосет.
«Кого? Для чего? — камыши говорят, —
Зачем огоньки между нами горят?»
Но месяц печальный безмолвно поник.
Не знает. Склоняет все ниже свой лик.
И, вздох повторяя погибшей души,
Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.
Безумной порою в безумной глуши
Безумно, безумно шуршат камыши.
О чем они шепчут? О чем говорят?
Зачем огоньки, обезумев, горят?
Безумно мигают — и снова их нет.
И снова забрезжил безумный их свет.
Безумной порой камыши шелестят.
В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.
В болоте дрожит обезумевший лик.
То месяц безумный безумно поник.
И тиной запахло. Безумье ползет.
Безумно заманит, сожмет, засосет.
«Кого? Для чего? — камыши говорят, —
Зачем огоньки, обезумев, горят?»
Но месяц безумный безумно поник.
Не знает. Склоняет безумный свой лик.
И, вздох повторяя безумной души,
Безумно, безумно шуршат камыши.
Даниил Хармс, «Удивительная кошка»
Несчастная кошка порезала лапу —
Сидит и ни шагу не может ступить.
Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу,
Воздушные шарики надо купить!
И сразу столпился народ на дороге —
Шумит, и кричит, и на кошку глядит.
А кошка отчасти идет по дороге,
Отчасти по воздуху плавно летит!
Безумная кошка порезала лапу —
Сидит, обезумев, не может ступить.
Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу,
Безумные шарики надо купить!
И сразу столпился народ на дороге —
Шумит, обезумев, на кошку глядит.
А кошка отчасти идет по дороге,
Отчасти по небу безумно летит!
